выстрелом проводника-бхота. От него остались шомпол, пыж и просыпанный порох. Изучив эти загадочные предметы и попробовав их на вкус и запах, Дангу подполз к проему в скальном гребне, чтобы под его защитой внимательно обследовать сам перевал.
Глазам изумленного юноши предстала страшная картина. Вьючная тропа, проходившая по перевалу, была усеяна лежащими ми. Они были красными от крови и совершенно голыми. Валялось также несколько стха — лошадей. И много каких-то разных непонятных вещей. Кругом царила полная тишина. Никто не шевелился. Дангу замер, наблюдая. Прошло минут десять или пятнадцать. По-прежнему ни малейшего движения. Наконец Дангу решил спуститься на тропу. Опасность пока не грозила, в этом он убедился. Любопытство все больше и больше овладевало им. Он еще раз осмотрелся, поводил носом, вдыхая порывы слабого вечернего ветерка, прислушался и стал осторожно продвигаться вниз.
Ну конечно, как он и предположил, все ми и стха были мертвы. У двух ми были отрублены головы, остальные с многочисленными ранами на теле и голове лежали в лужах крови. Одна стха с разрубленной шеей лежала уткнувшись в кучу камней.
К трупам и крови Дангу отнесся спокойно. Он, как всякое дикое существо, давно привык к подобным картинам. Его только неприятно поразила бессмысленная жестокость ми.
Опасности по-прежнему не было, и юноша переключил свое внимание на предметы, валявшиеся вокруг и вызывавшие у него жгучий интерес. Первое, на что он наткнулся, был небольшой ящичек, обтянутый кожей. Подняв, Дангу стал вертеть его в руках и пробовать на зуб. Потом бросил, так как увидел кусок ярко-желтой материи. Наклонился и ощупал. И тут наступил на джемдер — кинжал. Это был великолепный образчик китайского оружейного искусства с длинным лезвием дамасской стали и наборной ручкой из агата и халцедона, на конце которой сиял зеленоватым загадочным светом нефритовый шарик в серебряной оправе в виде листиков. Дангу присел и поднял кинжал с земли, не отрывая сияющих от восторга глаз от этого чуда. Оружие не шло ни в какое сравнение с его простым нефритовым ножом.
В это мгновение со стороны кучи камней, где лежала убитая лошадь, послышался явственный стон. Дангу вскочил, обернулся, и кинжал выпал из его рук, негромко звякнув о камни.
СООТЕЧЕСТВЕННИКИ
К Григорию вернулось сознание. Он открыл глаза и покрутил головой — цела. Только сильно болела от удара. Начал осторожно ощупывать себя — пальцы, руки двигаются, похлопал легонько по бокам, провел по животу. «Кажись, остался живой, охо-хо! Диаволы бусурманские, всю одежду посымали», — пронеслось в голове. И тут же почувствовал всем телом холод. Шевельнул ногами, пытаясь встать, и громко вскрикнул от боли. В левую словно вонзились тысячи раскаленных иголок. В ту же секунду сначала краем глаза, а потом и явственно, повернув голову направо, увидел в нескольких шагах от себя мгновенно распрямившуюся во весь рост громадную фигуру абсолютно голого, если не считать узкой набедренной повязки, человека.
Они встретились глазами и застыли друг перед другом в немой, напряженной неподвижности. Перед лежащим на земле раненым Григорием возвышался человек гигантского роста. «Более сажени будет», — подумал Григорий. Он по старой солдатской привычке всегда на глаз определял рост людей.
Заходящее вечернее солнце хорошо освещало стройное молодое тело, под загорелой кожей которого бугрились мощные мышцы. Красивое мужественное, слегка нахмуренное от настороженности лицо обрамляли белые кудрявые волосы. Это, несомненно, был очень сильный человек. Он прямо-таки излучал какое-то гордое величие, покоряющую силу. Это Григорий почувствовал сразу. Он успел заметить, что на одном боку у гиганта висел нож, на другом — колчан. Это был явно не местный житель.
«Не бусурманин, наверное, потому как белый. И кто таков, и откудова?» — завертелись в голове вопросы.
Григорий перекрестился: «Свят, свят Господь Всеспаситель!» — а юноша, заметив движение его руки, отпрянул на всякий случай на шаг назад. Может быть, за этим таится какая-то опасность? Но нет, все спокойно.
— Пить! Пить! — прохрипел Григорий, разлепляя спекшиеся от жажды губы.
Человек наклонил голову, прислушиваясь.
— Пить! Пить! Моченьки моей нету! — снова проговорил более внятно Григорий, с надеждой поглядывая на незнакомца.
Тот продолжал молча смотреть на раненого. Он явно не понимал.
— Ах ты Господи, по-расейски не разумеет, видать. Хэ, хэ на! Об! Сян шэн! Пить, пить, воды, — проговорил он по-уйгурски.
Результат был тот же. Гигант не отрываясь смотрел на Григория.
— Не ведает и по-бусурмански, — пробормотал Григорий.
Он поднес руку ко рту, сложил ладонь лодочкой и зачмокал, словно пил воду.
Человек хмыкнул, как будто понял, повернулся, быстро пошел в сторону и исчез за скалами. Прошло некоторое время. Солнце уже совсем скрылось за горную цепь, брызнув яркими разноцветными звездочками по снежным панцирям вершин. Вокруг протянулись длинные вечерние черно-синие тени. Стало темнеть.
Наконец он вернулся, подошел к Григорию и положил перед ним огромный ком талого снега. Григорий начал жадно сосать. Утолив жажду, он откинулся на камень и показал незнакомцу знаками, что хочет есть.
— Добрый человече! С утра во рту ни крошки не было. Чего-нибудь, Христа ради!
Человек постоял немного, словно размышляя, что делать, а потом пошел в сторону и быстро исчез.
Стало совсем темно. Григория колотило от холода, хотя раненая нога горела как в огне. Он завозился, пытаясь ползти, чтобы поискать тряпицу, прикрыть наготу или хоть немного согреться. «Смертушка моя, видать, пришла. Прости меня, Господи, за прегрешения!» — шептал он.
К горлу подкатился комок. В висках зазвенели колокольчики, все громче и громче. Что-то накатилось на него огромное, тяжелое, непонятное, и он снова потерял сознание.
Дангу к тому времени в полной темноте подходил к уединенной ночевке на утесе под перевалом, где впервые провел ночь со своими приемными родителями, братом и сестрой, когда был младенцем. Впоследствии он бывал на этой скале не раз и хорошо ее знал. Он принял решение. Наступившая ночь не давала возможности помочь этому ми, дать ему еды и сделать еще что-нибудь для него. А в том, что он поможет раненому, когда наступит утро, у него не было никаких сомнений. С самого начала их неожиданной встречи у него возникло и потом окрепло необъяснимое чувство доверия к этому ми. Только в самом начале Дангу раздирало противоречие между желанием убежать и жгучим любопытством. Желание убежать быстро прошло, страха не было, потому что стало ясно: ему ничто не угрожает, ми ранен и не опасен, а любопытство начало постепенно создавать основу для доверия. Его неудержимо тянуло к этому человеку.
Дангу было понятно, что здесь между ми произошло сражение и что этот ми оказался раненым, другие убитыми, а их враги куда-то исчезли. Кожа у раненого совсем белая, речь приятна и быстра, напоминает чем-то журчание горного ручейка по камням. Еще Дангу с изумлением заметил, что у ми на шее висел точно такой же гау, как и у него. Это было загадочно и таинственно.
Только сейчас юноша почувствовал голод. Надежды на хорошую охоту уже не было, и Дангу ненадолго задержался на каменистой полянке, где всегда можно было накопать съедобных кореньев. Наевшись, Дангу осторожно перебрался по перемычке на утес и быстро
