учинили. Пошли подобру-поздорову отсюда.
— Тш! Тш! — произнес юноша, приложив палец к губам. — Здесь кто-то есть. Дангу чувствует запах. Может быть, там.
Он показал на заросли кустов:
— Пошли туда.
Они осторожно двинулись к лощине. Пройдя шагов тридцать, Дангу остановился.
— Дангу чувствует, что запах сильней, — тихо проговорил он, раздувая ноздри. — Вот следы. Дангу их видит. Григо тоже.
Он опустил руку к поясу и положил ее на кинжал. Григорий на всякий случай достал пистолет из-за кушака.
Они подошли к кустам и остановились. Напряжение достигло предела. Дангу осторожно раздвинул рододендроны, всматриваясь в глубь зарослей. В этот момент в кустарнике кто-то громко чихнул. От неожиданности Дангу вздрогнул и выхватил кинжал из ножен. Григорий схватил его за плечо.
— Пос-с-с-той! — свистящим шепотом произнес он. — Дай-ка я. — Он двинулся в кусты и громко сказал по-уйгурски: — Кох та, цзе ло! (Кто там, выходи!)
Ответа не было. Григорий снова повторил вопрос. И опять никакого ответа.
— Кто ж это? Что за человече, аль животина какая? — сказал Григорий, обращаясь к юноше. Тот в недоумении пожал плечами: «Дангу не знает».
— Спрошу-ка я по-татарски, может, оно не разумеет по-уйгурски.
Ответом по-прежнему было гробовое молчание.
Потом в кустах что-то зашуршало, и раздался громкий плач. Дангу и Григорий удивленно посмотрели друг на друга.
— Может, по-расейски спросить? — прошептал Григорий. — А вроде как человече там какой?
И затем крикнул:
— Коль ты добрый человече, выходи на свет Божий, не тронем мы тебя, не бойся!
Плач моментально прекратился. Потом снова раздалось шуршание, треск ломаемых веток, закачались кусты, и из узкого лаза в плотной стене рододендронов выползло ногами вперед какое-то человеческое существо. Оно встало и повернулось лицом к нашим героям.
Григорий только охнул и медленно осел на землю, тогда как Дангу смотрел с явным интересом.
Это была совсем юная, лет семнадцати девушка высокого роста, весьма миловидная, одетая на восточный манер.
— Дяденька! Никак свои, расейские? — радостно выкрикнула она, глядя на Григория. — Родную речь услыхала, дак от сердца отлегло и страх прошел. Ой, так ли?
— Так, так! Свои мы, вольные расейские люди, — с широкой улыбкой ответил Григорий. — Я-то Григорий, а это вот Никита Боголюбов, княжич наш пресветлый, — он легонько притронулся к его руке. — Долго сказывать, как мы гут оказались. Тебя-то как прозывать?
— Дарья я. Полгода как из России. В этом караване в полонянках была. Да вот Господь Бог расположил, — она истово перекрестилась, — не убили, схоронилась я, ну, и вот теперича… — Она запнулась. — Может, возьмете меня с собой? Натерпелась я от бусурманов вволюшку. Одна тут пропаду.
Она перевела изучающий взгляд на Никиту, который молча стоял рядом с Григорием и с некоторым смущением и необъяснимо возникшим волнением рассматривал ее и слушал. Ее речь со слегка раскатистым «р» и легким оканьем снова напомнила ему журчание горного ручейка и что-то еще, он не мог вспомнить, что именно.
Чувство страха и неуверенности у девушки уже прошло. Оно стало сменяться чувством неловкости, а может быть, и стыда. Ведь перед ней стоял почти голый мужчина. Она это внезапно осознала. Хотя чисто по-женски сразу отметила, что это красивый мужчина. Неужто и вправду княжич?
Дангу впервые видел так близко от себя женщину ми. Как она была не похожа на женщин-кангми, к которым он привык! Он отметил, что она приятна, может быть, даже красива. Художник заговорил в нем? Или, может быть, просто проснулся мужчина? Он получал все большее удовольствие, рассматривая ее, замечая особенности лица, рук, волос.
У нее было круглое личико с приятным загаром, зеленоватые глаза под темными бровями-стрелками, небольшие алые губки бантиком. Гладко зачесанные золотистые волосы с пробором посередине собраны были сзади в толстую косу, в ушах сияли маленькие бирюзовые сережки лепесточками, как васильки в пшеничном поле. Русский тип облика оттенялся восточной одеждой — белыми шелковыми шароварами, короткой зеленой полурубахой и бордовой стеганой безрукавкой с вышивкой бисером по обшлагам. На ногах — невысокие мягкие чувяки.
Внезапно, как по команде, Дарья и Никита отвели друг от друга изучающие глаза.
— Ну и ладно, Дарьюшка, иди к нам жить, не обидим, как в сказке «Терем-теремок» говорится. Втроем веселее да проворнее. И Господь Бог нам в помощь. Будете оба как дети у меня, — вздохнул Григорий, — свои-то далеко, да и что с ними?..
Дарья кивнула — вот и спасибо.
— Никитка, что ж ты молчишь? Скажи что-нибудь Дарьюшке.
Дангу все более смущался. Воцарилось неловкое молчание. Дарья заговорила первой.
— Посидим маленько, да расскажу я вам, где обреталась. А сама я из-под Самары с братом и батюшкой купцом Котовым приплыла торговать в Астрахань. И тут налетели тучей узбеки, полонили меня, а батюшка да братишка Алеша пропали… — Она всхлипнула, отвернулась на секунду и потом продолжала: — Повезли на продажу бусурмане проклятые. Обращались хорошо и кормили с достатком. Да потом по дороге привозили к нам других девушек, расейских все. Вот ужо наплакались бедняжки да напричитались. Стало нас числом боле десятку. И приставили те узбеки к нам двух старух, чтоб смотреть. И все ехали много ден на верблюдах. Я-то по-узбецки понимала немного. Ну, сказывали мне, по каким местам ехали — Хива, Бохария, Самаркан, Фаркана, Маркансу и еще чего-то, позабыла… Ну и вот насмотрелась всего, но все равно тошно было, ревела больше. И жарко же было, ну спасу нету, и пески кругом. Ну дак и привезли в Касгар к ихнему царю Галдану. Приодели нас хорошо, но не трогали. Пожили там неделю. И вскорости кутерьма большая учинилась. Приставили к нам мужика ихнего на охрану. Смешной такой, чернявый, с имени Учан. По виду страшный, а добрый. Татарин. По-расейски говорил, все сказывал про ихние обычаи. И бабульку дали, Айша звать. Ну чтоб нам помогать всяко там по женской части. По-расейски тоже лопотала. Немного… Да, так опять посадили на верблюдов и повезли. Учан по секрету сказал, что к самому индейскому царю Сийяру. И страшно стало, да что поделать… Ну и вот, тут оказались. Всех-то кого порешили, кого угнали, а я — в кусты… И живая, да вы подоспели, — она улыбнулась.
— И ладно, Господь с нами, милостию не обделил, — произнес Григорий, поднимаясь и крестясь. — Надобно с перевала уходить, в Кашмир спускаться, кабы беда не явилася. Да ночева нужна, и неплохо ж провианту сыскать, а то есть хочется.
Он хлопнул себя по животу и посмотрел на Дангу.
Юноша вскочил.
— Дангу… — он запнулся, — нет, Ни-ки-та, — произнес по слогам, глядя на Дарью, — сейчас все сделает. — Ему уже хотелось говорить с ней, а больше всего — слушать этот чарующий голос, который завораживал его. Он уже не испытывал никакого смущения.
По дороге через перевал среди брошенных вещей Григорий нашел подходящий пустой
