креста наперсного не оставили!
— Тимардар джи! — поклонился один из сипаев. — Мы видели, как эти двое инглиси вечером выезжали с базара. У каждого из них было по запасной лошади. Они повернули по дороге в сторону перевала Пир-Панджал.
— Все ясно! — мрачно проговорил смотритель базара. — Я не смогу выполнить приказ и арестовать их или хотя бы догнать. Прошло много времени. Они уже на полпути к перевалу и слишком далеко от нас. Они удрали! Вы — двое, ступайте на свое место к воротам! — приказал он сипаям. — А вы, — он повернулся к трем остальным, — останьтесь здесь караулить имущество этих инглиси! Утром я пришлю людей, и оно будет конфисковано в пользу нашего эмира Мансур-хана. Арэ, уважаемые! — обратился он с поклоном к Парвезу и Григорию. — Вы свободны, да хранит вас Аллах! Не смею больше вас задерживать.
Парвез и Григорий возвращались домой в разном расположении духа. Парвез был радостно возбужден. Он похлопывал своего русского друга по плечу и, улыбаясь, говорил:
— Вот видишь, друг, я вызволил тебя из беды, просто спас от неминуемой смерти. Хвала Аллаху, ему одному! Ты хороший человек, и мне было приятно помочь тебе.
— Спасибо тебе, друг, за помощь, — отвечал ему Григорий, — век тебе буду благодарен, — и широко перекрестился.
Он, конечно, был искренен в этой благодарности, хотя на душе у него скребли кошки, ибо к радости освобождения примешивалось чувство отчаяния и горечи — ведь он потерял свою котомку, в которой были драгоценные камни. Жалко было книг и пистолета. Да и денег от проданного бриллианта осталось совсем немного. Как быть дальше? Но всего этого он не говорил Парвезу. Что-то его останавливало, хотя он и питал к ювелиру самые искренние чувства дружбы и благодарности. Он все время лихорадочно размышлял о том, как бы догнать англичан. А Парвез тем временем радостно продолжал:
— Сейчас приедем домой, отдохнем и устроим праздник по случаю твоего спасения. А потом я помогу тебе закупить товар для продажи в Индии. И мы соберем караван, мне тоже надо по торговым делам съездить в Дели.
Они подъехали к воротам, соскочили с лошадей, бросив поводья подбежавшим слугам, и вошли во двор, где царила атмосфера напряженного ожидания. При виде живого и невредимого Григория Дарья и Дангу бросились его обнимать, а родственники и домочадцы Парвеза с радостными восклицаниями поздравили россиянина с благополучным освобождением.
Когда все разошлись, Григорий перестал улыбаться и сказал печально Дангу и Дарье, не выпускавшим его из своих объятий:
— Дети мои! Слава Господу Богу, Всеспасителю нашему, я жив и снова с вами, но у меня приключилась большая беда. В той драке с негодяем англичанином на базаре я потерял свою котомку, а в ней все наше богатство — большой и маленький бриллианты.
Дарья охнула и опустилась к ногам Григория, закрыв лицо руками. Дангу вздрогнул. Лицо его посуровело.
— Я пойду и найду ее! — решительно сказал он.
— Сынок! Никитка! — ласково ответил ему Григорий. — Ее уже не найти. Она у тех англичан. Да и денежки мои они тоже прихватили, потихоньку кинули свое добро на базаре и удрали, как сказывают, на перевал Пир-Панджал.
— Я догоню их! — возразил Дангу.
— Не догонишь! У них сменные лошади, да и прошло часов восемь. Они, поди, отмахали полсотни верст.
— Догоню! — усмехнулся юноша.
— Чай, на лошади, что ль?
— Нет! Ты еще не знаешь, как я умею бегать. И потом, они едут по дороге, которая петляет, я же побегу по прямой.
Кангми действительно способны быстро и легко бежать в течение многих дней без перерыва. Возможно, отголоски этих способностей к скоростной выносливости проявлялись в древности и в средние века у тибетских монахов-скороходов лунг-гом-по, осуществлявших связь между монастырями. Во время бега скороход находился в особом состоянии медитации, которое достигалось в результате упорных многолетних упражнений по системе лунггом — специфической тибетской форме йоги.
Не теряя времени, Дангу бросился в дом и через минуту вышел оттуда. Теперь он был лишь в набедренной повязке и в полном боевом облачении — с кинжалом на одном боку и колчаном с дротиками на другом. Его глаза сверкали каким-то необыкновенным блеском.
— Любимый мой! Неужели ты догонишь их? — недоверчиво спросила его Дарья.
— Конечно! — был ответ.
— Сыночек! Никитка! — Я верю тебе, — с возрастающей надеждой сказал Григорий. — Благословляю тебя. Да хранит тебя Пресвятая Госпожа Владычица Богородица, Матерь Божия!
Григорий размашисто перекрестил его.
— Скажи мне только, как выглядят эти ми, — попросил Дангу.
— Один рыжий, долговязый, другой светлый, малого росточка.
— Хорошо! — кивнул юноша. — Я верну то, что по праву принадлежит нам!
Григорий поклонился ему, а Дарья взяла за руку и прижала ее к щеке, на мгновение заглянув в глаза:
— Ты мой повелитель, которого люблю и жду всегда. Будь осторожен, свет мой!
— Я хорошо знаю перевал, который ми называют Пир-Панджал. Кангми называют его Чупса. Ждите меня. Я вернусь сегодня к вечеру.
Дангу внимательно осмотрел кинжал и дротики, ласково погладил Дарью по волосам, улыбнулся Григорию и быстрыми шагами вышел со двора. Было еще совсем темно. Только что началась первая ночная стража.
НЕДОЛГОЕ СЧАСТЬЕ
Джон и Николас, меняя лошадей, почти до полуночи ехали по хорошо им знакомой падишахской дороге без остановки. Наконец вдали на фоне темного звездного неба показались едва заметные очертания нескольких построек. Это была небольшая горная деревушка Алиабад. Здесь, в небольшом караван-сарае, англичане намеревались немного передохнуть и переждать самое темное время ночи, чтобы рано утром, едва начнет светать, двинуться к перевалу, пройти через него и начать спуск в Равнины.
Они чувствовали себя в безопасности и заказали бирьяни, стопку хрустящих лепешек — паратха, а для питья — свежий дайс.
Уютно устроившись среди ковров и подушек в небольшой отдельной комнате и воздавая должное еде и питью, наши герои вели неторопливую беседу.
— А славно ты поколотил этого русского, — подобострастно хихикнул Джон, подливая виски разомлевшему Николасу.
— Ну да, ну да! Я и не с такими справлялся, — хвастливо ответил тот. — Московит мог нам помешать. И он действительно болван. Ничего не понимает в шафране. Ну и ты тоже молодцом. Хорошо обтяпал свое дело. Ловкач что надо. Но самое замечательное, что ты зацапал его мешок. И как сообразил? Ну-ка, хлопни по этому поводу еще виски, — и Николас в свою очередь подлил компаньону, который гордо выпятил грудь, упиваясь похвалой.
— Слушай, Джонни! Не посмотреть ли нам еще раз? — Николас подмигнул. — Ну, ты знаешь на что. — И, не дожидаясь ответа, отодвинул в сторону посуду с остатками еды, уселся поудобнее, скинул с плеча на ковер котомку Григория, с которой ни на минуту не расставался, развязал ее и вынул узелок с бриллиантами. Джон притих.
