— Четырнадцатый этаж? — спросил лифтер, скалясь, как осел.
Мне хотелось пошлепать его по большим ушам.
— Да, — сказала я.
Двери лифта мягко сомкнулись, как будто были сделаны из шелка. Лифт пошел, по-моему, вверх, но не было заметно ни малейшей вибрации, и было тихо, как в могиле. Потом двери шелковисто заскользили, и бам! После нескольких секунд жизни в бесшумном вакууме мне показалось, что я шагнула в сумасшедший дом. Девушки. Тысячи девушек, бегающих вокруг во всех направлениях, быстро говорящих одновременно; девушки, и девушки, и девушки, как в гареме султана. Все они были молодыми, и все они хорошо выглядели, и у всех были прекрасные фигуры, и у меня тут же развился комплекс неполноценности. Вот так-так, соревнования здесь обещали быть свирепыми.
— Ад кромешный, ей-Богу, — сказала Донна.
— Будь со мной, Кэрол, — попросила Альма, — не теряй меня.
Я прекрасно знала, что она имела в виду. Аннетт и Мэри Рут не говорили; они просто смотрели.
Давайте найдем мисс Пирс и мисс Уэбли. — Это первый мой деловой приказ.
Они сидели за маленьким столом в коридоре, слегка вспотевшие, но вполне безмятежные. Одна из них, красивая брюнетка лет двадцати шести, посмотрела на нас и сказала:
— Привет, девочки. Вы только что приехали? Хорошо, Я — Джанет Пирс, а это — Пег Уэбли.
Мисс Уэбли была такой светлой, какой только может быть блондинка, и хорошенькой, как картинка. У нее были мягкие, волнистые золотые волосы — не такие тяжелые и прямые, как у меня, — и нежные голубые глаза, и настоящий персиково-кремовый цвет лица, и миловидные ямочки на щеках. Она была мягче, чем мисс Пирс, но по-своему деловая.
— Привет, девочки, — сказала она. — Это бедлам, я знаю, но не волнуйтесь. Все скоро успокоится. Скажите ваши имена и откуда вы, чтобы я могла проверить вас.
Нас проверили. Альма ди Лукка, Рим, Италия (они ее тепло приветствовали); Аннетт Моррис, Олбани, штат Нью-Йорк; Мэри Рут Джурдженс, Буффало, Нью-Йорк; Донна Стюарт, Конкорд, Нью-Гэмпшир; и я, Кэрол Томпсон, Гринпорт, Коннектикут (потому что это был мой домашний адрес).
— Теперь, — сказала мисс Уэбли, — посмотрим, где вас разместить. — Она и мисс Пирс, нахмурившись, склонили головы над большим неряшливым листом бумаги, разделенным на клетки. План этажа, заключала я.
— Пожалуйста, — сказала Альма. — Я хочу быть с Кэрол, с мисс Томпсон.
— Почему? — сразу спросила мисс Пирс.
— Потому что я чужая в этой стране. Кэрол, мисс Томпсон, понимает меня, я понимаю ее. Мы уже успели полюбить друг друга.
Мисс Пирс посмотрела на меня подозрительно. Я не могла ее винить. Я объяснила:
— Альма имеет в виду, что я говорю немного по-итальянски. Вот и все. Я думаю, что смогу помочь ей с языком.
— Вы хотите жить с ней в одной комнате? — спросила мисс Пирс.
— Как скажете, мисс Пирс, — я старалась говорить небрежно, но я не могла не почувствовать горечь: всегда одно и то же. Я всегда вляпаюсь лицом в грязь. Я имею в виду то, что я едва открыла рот, как меня уже подозревают в лесбиянских наклонностях. Мой старый друг Энн умерла бы со смеху.
Мисс Уэбли сказала своим ясным, мягким голосом: — Я думаю, мы можем устроить Альму и Кэрол вместе. Посмотрим. Так, у нас всего одна девушка в номере тысяча четыреста двенадцать. Мы можем поместить там еще четверых — мы селим по пять девушек в каждом номере. Альма, Кэрол, Аннетт и Мэри Рут, вы будете в двенадцатом номере. А вы, Донна, в первом.
— Спасибо, — любезно отозвалась Донна.
— О'кей, девушки, — сказала мисс Пирс, — идите и ищите свои комнаты. Ваш багаж будет доставлен на грузовом лифте в самом конце коридора. — Она, нахмурившись, посмотрела на меня, как будто уже обозначила меня мировым нарушителем спокойствия номер один. — Я хочу обратить ваше внимание вот на что: вы не должны покидать отель сегодня вечером. Мы не хотим, чтобы вы выходили прогуляться и посмотреть достопримечательности — у вас будет для этого много времени. Майами-Бич останется на месте и в следующем месяце. Сегодня же вечером мы бы хотели, чтобы вы занялись распаковкой вещей и устройством, так как, поверьте мне, у вас впереди трудная неделя. К тому же мы хотим собрать вас здесь в семь тридцать вечера. Вы запомнили время? Ровно семь тридцать.
— Семь тридцать, — хором повторили мы.
Мы побрели к своим номерам. Мне было грустно оттого, что я потеряла Донну. Мы естественно нашли друг друга, и у меня было чувство, что мне нужен будет друг.
Дверь номера тысяча четыреста двенадцать была закрыта. Я постучала.
— Кто там? — услышали мы громкий голос.
— Мы, — сказала я и вошла. Рослая девушка с длинными красными волосами стояла возле кровати, распаковывая чемодан. Она смотрела на нас с удивлением, и мы смотрели на нее с удивлением. На ней ничего не было надето, кроме черного пояса с подвязками.
Я сказала:
— Привет, — и объяснила, что мисс Уэбли и мисс Пирс направили нас сюда. Она не выказала особой радости по этому поводу. Возможно, рассчитывала, что весь номер будет для нее одной. Мельком оглядев нас, небрежно кинула:
— О, хорошо. Располагайтесь. Меня зовут Мерси Маттью.
Она мне не понравилась. Я ничего не могла поделать. Я просто чувствовала это интуитивно. Она продолжала распаковывать вещи с довольно уверенным видом и даже не двинулась, чтобы накинуть халат. Это меня не очень беспокоило, хотя, говоря по правде, я не думаю, что для демонстрации женской фигуры ее следует как можно больше обнажить. По моему мнению, все это весьма пошло. Я восхищаюсь тем, что поэты, художники и скульпторы и вообще мужчины имеют обыкновение впадать в экстаз от девичьей плоти (что еще, черт возьми, связанное с женщиной, может повергнуть их в экстаз? их стряпня?), но женская нагота оставляет меня совершенно холодной.
Совсем не так реагировала Альма. Она разозлилась. В Италии девушки воспитываются достаточно строго, обычно монахинями; они до безумия консервативны в определенных вещах, хотя неожиданно земные в отношении других. Она ходила, фыркая, по комнате, наконец, подошла к Мерси и сказала:
— Эй! Ты! Ми-и-сс! Ты думаешь, здесь турецкие бани?
— А? — спросила Маттью, отступая в испуге;
— Ты все время будешь разгуливать, выставив все напоказ?
— В чем дело? — удивилась Мерси.
Альма наклонилась вперед и понюхала ее. И тут же отшатнулась, зажав нос.
— Фу, — громко воскликнула она. — Пахнет рыбой!
— Не смей! — закричала Мерси.
Хорошо известно, что любая итальянская девушка может превзойти в оскорблении десяток других девушек мира. Я оттащила Альму, прежде чем она успела сказать еще что-нибудь. Маттью поспешно надела халат, а я повела Альму к грузовому лифту за багажом.
— Послушай, — сказала я ей, — не затевай драку с этой девушкой, мы должны жить с ней целый месяц.
— Пуф, — ответила она презрительно. — В Италии мы выбросили бы ее в реку.
Мы как раз заносили в номер последний чемодан, когда вошла Донна с суровым видом.
Бросив на меня предупреждающий взгляд, она спросила властным голосом:
— Здесь есть особа по имени Маттью?
— Да. Это я, — отозвалась наша соседка.
Донна посмотрела на нее сурово:
— Вы Маттью?
— Да, Мерси Маттью.
— Милочка, — назидательно сказала Донна, — вы ведь все перепутали. Предполагалось, что вы будете в номере тысяча четыреста один. Какого черта вы делаете здесь?
— Но… — пыталась возразить Маттью.
