— Это правда?
— Да, сэр. И ты знаешь что? Я даже начал напевать в полусне.
Кукурузные хлопья. Годами я поглощала их и не заметила никакого особого эффекта, но они определенно работали на Н. Б. Почти сразу же, как он закончил свою чашу, он снова бросился в порыве любовной страсти в третий раз ко мне, но я оттолкнула его. Каждый нерв в моем бедном измученном старом теле находился в состоянии комы, и хорошего — понемногу. Я сказала:
— Н. Б., мне необходимо возвратиться в отель. Пожалуйста.
— Ты не вернешься в отель. Ты останешься здесь.
— Нет, это невозможно, — возразила я.
— Забудь эту дурацкую авиакомпанию. Ты останешься здесь с этой ночи.
— Нет, — сказала я. — Извини. Я не могу.
Он схватил мои руки:
— Послушай. Я сказал тебе, не так ли? Я одену тебя как королеву, я дам тебе все, чего ты пожелаешь…
— Это совершенно невозможно Н. Б.
— Почему?
— Просто невозможно. Где ванная комната? Я должна одеться и уйти.
— Кэрол, послушай меня. Только послушай… — Тут он остановился и нахмурился. — О'кей. О'кей. Ванная комната там, налево.
Это была великолепная ванная комната, все черное и белое. Стены были покрыты гравюрами Пиранези, воспроизводящими руины Рима. Эти гравюры были защищены слоем прозрачной глазури. Трудно было придумать что-нибудь менее подходящее. Пиранези я могла применить ко всему Новому Свету, руины Гринича в Коннектикуте. Внезапно я почувствовала себя умершей. Я почувствовала, будто меня изнасиловал гусеничный трактор.
Приняв душ, я обнаружила роскошный бар с косметикой, снабженный губной помадой всевозможных оттенков от Элизабет Эрден и тенями для глаз и всеми остальными принадлежностями, которые едва ли можно ожидать найти в любой квартире холостяка. Это свидетельствовало о том, что хозяин заботится о гостьях. Любая девушка, не важно, была ли она блондинкой, рыжеволосой или брюнеткой, могла снова придать себе свежий вид, если она пережила весь обряд с корнфлексом.
Я слегка мазнула губы помадой, чуть припудрилась, скользнула в предательское изделие без бретелек, причесала волосы и возвратилась к Н. Б.
— Вызови, пожалуйста, такси! — попросила я.
— Такси? Черт побери, я отвезу тебя назад.
— Нет нужды…
— Не будь смешной теперь, — сказал он.
Я спросила, когда мы выходили:
— Сколько времени, Н. Б.?
Он посмотрел на свои часы:
— Без четверти час.
— Спасибо.
Ночь была нежной, тихой и мирной, когда мы ехали к «Шалеруа». Мы не разговаривали друг с другом. Я думала, Боже, как все смехотворно. Как странно, как комично, как бессмысленно все сложилось. Если бы «Магна интернэшнл эйрлайнз» не запретила мне общаться с этим человеком, возможно, мы могли спасти жизнь Альмы. Если бы только вчера днем доктор Дьюер и я вернулись в отель на десять минут раньше, он не встретил бы Донну, он избежал бы драки с Элиотом, я не спустилась бы к нему в номер, чтобы заступиться за Донну, не впала в истерику, не нуждалась бы в снотворных пилюлях доктора Шварц, не пропустила бы сегодня занятия в школе, я бы не встретила Н. Б. у бассейна и не стала бы тем, кем я теперь была — девицей легкого поведения. Возможно также, беременной. Все просто прелестно!
Мы подъехали ко входу «Шалеруа» и как только остановились, я взяла свою сумку, собираясь вылезти, и вспомнила — новая блестящая идея, — что лежит в ней. Я открыла сумку, вытащила банкноты и положила их на сиденье рядом с Н. Б.
Он спросил:
— Что это?
— Деньги, которые ты выиграл на скачках.
— Это твои деньги. Я их не выиграл. Их выиграла ты. .
— Я не могу их взять, Н. Б., я просто не могу.
Он сказал:
— Что с тобой произошло, детка? Это деньги не от меня, это деньги выиграны на скачках. Эти деньги — находка. Ты могла не выиграть ни цента. Ради всего святого, голубушка, не будь такой дурехой.
Он положил деньги в мою сумочку; вот когда я впервые услышала имя, которое больше всего подходило ко мне.
Когда швейцар открыл мне дверцу, Н. Б. спросил:
— Когда я снова увижу тебя?
Я ответила:
— Извини, у меня не будет ни одного свободного вечера на этой неделе. У нас очень трудный график занятий.
Он поджал губы, потом спросил:
— Как насчет уик-энда?
— Не могу сейчас ничего сказать.
— О'кей.
— Спасибо тебе за очень приятный день.
— Не за что.
Я медленно вошла в вестибюль, похожая на глупую Золушку; доехала до четырнадцатого этажа и медленно вошла в номер. Джурди и мисс Уэбли ожидали меня.
Мисс Уэбли сказала:
— Ну, слава Богу, ты здесь.
Джурди лишь посмотрела на меня.
Я сказала несколько туманно:
— Извиняюсь, что я опоздала.
Прекрасные синие глаза мисс Уэбли были мокрыми от слез.
— Мы уже звонили в полицию. Что с тобой случилось, Кэрол?
— Я не могла переносить одиночество в отеле.
Она поняла. Аргументы не требовались. Она подошла ко мне и обняла.
— Ты здесь, это очень важно. Мы с Мэри Рут начали воображать всякие ужасы. — Она источала очень нежный аромат.
— Со мной все в порядке, — сказала я; на самом деле это было не так. Комната кружилась вокруг меня. Она посмотрела на меня с жалостью.
— Ты измучена, бедное дитя. Мэри Рут, ты проследишь за тем, чтобы она легла? Может быть, ей следует выпить стакан теплого молока.
— Да, мисс Уэбли.
Через несколько минут мисс Уэбли ушла. Джурди сказала:
— Она пришла по своему собственному почину. Я ее не звала и ничего не предпринимала. Она заглянула в десять часов, чтобы узнать, как ты себя чувствуешь. Ты все не возвращалась, и мы забеспокоились.
— Почему вы забеспокоились?
— Беспричинно. Хочешь теплого молока?
Я покачала головой. Она болела. Затем я сказала:
— Да, может быть, я и хочу. Не беспокойся, Джурди. Я приготовлю его сама.
— Отправляйся в постель, — пробурчала она. — Ты выглядишь как страх Господен.
