это было теснейшим образом связано с основным вопросом эпохи — борьбою против крепостного права. Вот почему Белинский в «Речи о критике» говорил, что «беспрерывные толки и споры» о поэме Гоголя — «вопрос столько же литературный, сколько и общественный».
Позже Белинский указывал, что появление «Мертвых душ» окончательно утвердило гоголевское направление в русской литературе: «Мертвые души», заслонившие собою все написанное до них даже самим Гоголем, окончательно решили литературный вопрос нашей эпохи, упрочив торжество новой школы».
Вполне понятны поэтому смертельная злоба и ненависть, которые вызвало гениальное гоголевское творение у реакционной журналистики. Для нее были принципиально неприемлемы общественные и литературные позиции великого реалиста.
Н. Полевой в «Русском вестнике» начинал свою статью с отрицания реализма Гоголя. «Мертвые души», составляя грубую карикатуру, — пишет Полевой, — держатся на небывалых и несбыточных подробностях… лица в них до одного небывалые преувеличения, отвратительные мерзавцы или пошлые дураки… язык… г. Гоголя… можно назвать собранием ошибок против логики и грамматики».
Этот «приговор» величайшему творению русского реализма поддержала вся реакционная журналистика. Особенно настойчиво внушает она читателю мысль, что «Мертвые души» никакого отношения к николаевской действительности не имеют. Об этом твердят рецензенты «Северной пчелы», «Сына отечества» и «Библиотеки для чтения».
Белинский разоблачил эти клеветнические выпады, показал их реакционную сущность. Смертельный удар он нанес горе-критикам Гоголя в остроумном и блестящем диалоге «Литературный разговор, подслушанный в книжной лавке».
Опровергая клеветнические статьи Сенковского и иже с ним, Белинский дает отчетливую и широкую формулировку принципов реализма гоголевской школы. Поэзию «грязной» действительности он противопоставляет «сусальной позолоте» эпигонов романтизма типа Бенедиктова. «Поэзия есть воспроизведение действительности, — заявляет критик. — Она не выдумывает ничего такого, чего бы не было в действительности… Всякая другая поэзия — пустое фантазерство, вздор и пустяки, способные забавлять людей ограниченных и необразованных. И потому мерка достоинства поэтического произведения есть верность его действительности».
Белинский недолго, однако, занимался полемикой с Сенковским, Булгариным, Полевым: он понимал, что его главными врагами в борьбе за Гоголя являются славянофилы. Они были несравненно опаснее. Задача осложнялась тем, что Шевырев и К. Аксаков выступили, ловидимому, в качестве защитников гоголевского творчества. Шевырев в статьях, посвященных «Мертвым душам», настойчиво подчеркивает, что первый том поэмы — это только крыльцо. В сущности он клеветнически утверждал, что якобы подливную силу «Мертвых душ» могло бы составить не изображение темных сторон жизни России, а напротив, идеализация крепостнического строя. Шевырев попрежнему придерживался взгляда, что искусство имеет своею целью гармонию, примирение. Он старается не замечать в книге Гоголя отрицания феодально-крепостнической действительности. Там, где отрицание это уж слишком заметно, он тут же оговаривает, что Гоголь, как и в «Ревизоре», вывел «фантастический русский город» и что эта фантазия не имеет отношения к «существенной жизни». Шевырев пытается изобразить Гоголя «чистым» художником, чуждым всему, кроме «чистого идеального мира искусства».[48]
Второй представитель славянофильской эстетики и критики, К. Аксаков, в специальной брошюре о «Мертвых душах» идет еще дальше. Он открыто пытается истолковать поэму как утверждение и возвеличение николаевской действительности. Цель художника вообще и достоинство Гоголя в частности, по мнению Аксакова, заключаются в том, что он «везде находит тайну жизни, в какую бы грязь и тину она ни запряталась», понимая под «тайной жизни» утверждение реакционных идеалистических идеек. Фальсифицируя творчество Гоголя, К. Аксаков и С. Шевырев пытались повернуть отечественную литературу на дорогу «чистого искусства», отрешенного от общественных вопросов.
К. Аксаков в своей брошюре «Несколько слов о поэме Гоголя «Похождения Чичикова или Мертвые души» (М., 1842) доказывал, что поэма Гоголя своим содержанием, формой и направлением возрождала традиции гомеровского эпоса с его созерцательностью, поэтизацией покоя. В антикритике, написанной по поводу статьи Белинского, К. Аксаков восставал против тех, кто видел в поэме Гоголя «сатирическое», тогда как, по его мнению, главная черта Гоголя — это «эпическое созерцание».[49] Именно поэтому Белинский придал особое значение разбору статей Шевырева я Аксакова о Гоголе. В своих полемических выступлениях критик доказал, что книга Гоголя не имеет ничего общего с «апофеозом» гнусной действительности крепостнического общества. Гоголь не только правдиво изображает реальные отношении, но и вводит в это изображение «ту субъективность, которая не допускает его с апатическим равнодушием быть чуждым миру, им рисуемому, но заставляет его проводить через свою
Понятие «субъективности» означало в эстетике Белинского литературу, пронизанную передовыми общественно-политическими идеями, пафосом гуманности и отрицания отживших форм жизни. Именно в обличительном пафосе «Мертвых душ» усматривал он подлинное значение поэмы. Это — «творение чисто русское, национальное, выхваченное из тайника народной жизни, столько же истинное, сколько и патриотическое, беспощадно сдергивающее покров с действительности и дышащее страстною, нервистою,
Указание на великое значение «субъективности» в поэме Гоголя является великой заслугой Белинского. Одна из выдающихся особенностей «Мертвых душ» в том, что за отталкивающими лицами помещиков, попадающимися на страшном крепостническом бездорожье, высится образ наблюдателя, гневного судьи, чей указующий перст все время направлен на героев. Это образ самого автора, проявляющийся не только в лирических отступлениях, но и в самом повествовании. Гоголь придавал особое значение этому художественному принципу. Он писал, что «поэзия повествовательная» является изображением объективного мира отдельно от личности автора, «что чем более автор умеет отделиться от самого себя и скрыться сам за лицами, им выведенными, тем (больше успевает он и становится сильней и живей в этой поэзии».[52]
Борьба между Белинским и славянофилами шла не только за Гоголя, но и за направление всего русского искусства. Спор о Гоголе превратился в спор о сущности литературы, о ее общественной функции. Победителем из этого спора вышел Белинский, разоблачивший реакционность и отсталость взглядов славянофилов. Замечательно, что сам Гоголь остался недоволен отзывами последних. С убийственною иронией он писал К. Аксакову, что в его брошюре видны плоды «непростительной юности».[53]
Появление «Мертвых душ» помогло великому критику по-новому осмыслить задачи литературы и критики. В статьях 1842–1843 годов, напоминая, что в полемике с классицизмом и официальной литературой была выдвинута мысль о свободе творчества, Белинский показывает, что она была доведена до односторонности и нелепости. «Теперь критике предстоит новая задача — примирить свободу творчества, — заявляет он, — с служением историческому духу времени, с служением истине».[54]
Самое понимание критики приобретает материалистический характер. Если в 30-х годах
