– Да ну? Я когда уезжал, точка была заперта в бетонном боксе с бойницами и круглосуточным оцеплением.
– Именно так и было. Но! – я не отказал себе в удовольствии выдержать паузу и назидательно поднять в воздух длинную рыбью кость, – я, как твой заместитель, нашёл менее накладное, и не в пример более надёжное решение.
– Интересно, и какое же? – Томми подался вперёд.
– Мы заблокировали раздвижную рамку телепорта. Просто скрутили её тросом и повесили замок.
Томми прекратил жевать и посмотрел мне в глаза:
– Вы уверены, что это не повредит…
– Да, абсолютно. Мы для проверки попробовали запустить, так там нагрузка с механизма сбрасывается, чтобы привод не полетел. Затея дельная, охрану сократили до двух человек. И нет риска, что нам с того конца пришлют, скажем, бомбу.
– Ааа. Ну, смотри, с тебя же потом спрошу за каждый винтик, – Томми вернулся к содержимому своей миски, – как вообще исследование продвигается? Давненько от Шепа новостей не было.
– Там хорошо, много интересного. Но сначала я хотел с тобой поделиться одной мыслью.
– Ну, говори, что там.
Я придвинулся чуть поближе и слегка склонил голову. Любые разговоры о мятеже ведутся исключительно полушёпотом, будто из суеверного страха ненароком пробудить это страшнейшее событие:
– Как ты думаешь, чем будут заниматься бойцы, не видевшие врага месяцами и годами?
– Известно чем. Работать на стройках, тренироваться в поте лица, учиться. В спасательных операциях участвовать обязательно. Ты к чему клонишь?
– Ещё раз. Боец не видит врага. Он воспитывает свой характер, укрепляет тело, совершенствует навыки. Но ему не на кого направлять свою… природную непереносимость, скажем так. И, как, по-твоему, что будет происходить дальше?
Томми хмыкнул, дёрнул плечом, а потом поднял взгляд. Я продолжил:
– Ладно ветераны – они спаяны в боях и по мелочёвке ссориться не будут. Но молодые! Им же только повод дай. И этих поводов будет со временем больше и больше. Сначала это будут обычные разборки в коллективе – кто старший, кто сильный, кто решает. На уровне дедовщины. Потом пойдут бытовые моменты. Пойдёт своячество по отрядам, по баракам. Вспомни случай с обрезанной музыкой! Идея единой крепкой армии у нас кое-как работала, пока армия была меньше, и состояла из бывалых вояк. Но молодёжь в больших коллективах просто не сможет не делиться на группы. Поначалу эти группы будут соперничать между собой, потом дело может перерасти в серьёзные столкновения. Ты же изучал военную историю, знаешь, как оно бывает. Связисты против танкистов, десантники против инженеров… И здесь дело не в родах войск, которых у нас, конечно, не так много. Дело в людях, которые находятся рядом друг с другом, и по какой-либо причине думают о своих соседях, как о «других».
Формулируя мысли на лету, я по обыкновению смотрел вниз перед собой, в поверхность стола. Посмотрев в лицо Томми, я увидел непонятный прищур человека, которому есть что добавить к сказанному. Но он молчал, и я говорил дальше:
– Так вот, человеку для того, чтобы проникнуться враждебностью к своему ближнему… Ох слово-то какое манерное, не важно… Ему для этого нужно на самом деле совсем немного. Ты не знаешь, но, допустим, в многоквартирных домах самые сложные отношения всегда между соседями. Чем люди ближе друг другу исходно, тем сильнее они начинают вздорить, когда появляется малейший повод. Вот, вздорить – очень меткое слово! Спорить по каким-то вздорным вопросам, по мелочам!
– Я понял, – кивнул Томми, – подведи итог. К чему ты ведёшь и что предлагаешь?
– Хорошо. Я считаю, что рано или поздно проблемы в обществе у нас начнутся. Причём, не в посёлках, где люди достаточно широко расселены, а в армии, где бараки стоят рядом, где много молодых горячих голов и где каждый вооружен. Что по этому поводу делать – я пока не знаю. Но, мне кажется, что остановить этот процесс невозможно, что всё, что мы можем – это как-то урегулировать его, направить в нужное нам русло, например. Постоянные состязания в сдаче нормативов, в успешных выполнениях боевых заданий. Главное – не врать себе о том, что люди достаточно разумны и самодисциплинированны, чтобы быть единой силой. Я верю в наши идеи больше, чем во что-либо, я мечтаю о том, чтобы они сплотили всех живущих. Но я учил историю, и знаю, что это возможно только в самые трудные времена перед лицом внешнего врага.
Я старался говорить негромко, но под конец немного разошёлся и, видимо, повысил голос. Томми поднял палец, предлагая мне помолчать и, не меняя позы, дождался, пока из палатки не вышли последние люди с грязной посудой в руках. Когда их голоса снаружи стихли, он подался вперёд и заговорил негромким спокойным голосом:
– Ты говоришь любопытные вещи. Да, опасность разлада и бунта существует всегда. Я был бы трижды идиотом, если бы не задумался об этом и не предпринял какие-то конкретные меры, верно? Так вот. Раз уж об этом зашёл разговор, скажу я тебе одну вещь. В настоящий момент мы уже активно работаем над созданием внутренней разведки. Тщательно разбавляем новые и не очень отряды людьми, которым мы можем доверять. Пока отряды малочисленны, а молодых бойцов, в чьей верности мы можем быть уверены на все сто процентов вовсе нет, процесс идёт очень непросто. Но он движется. Эта программа – целиком в ведении Мухи, и это обстоятельство меня, честно говоря, успокаивает, здесь ему можно довериться. Осведомителей приходится воспитывать и проверять прямо по ходу действия, давая ложные поводы для беспокойства, контролируя и проверяя через других агентов. Это очень непросто, пока больше похоже на какую-то мышиную акробатику, ей Богу. Но сейчас, в относительно спокойной ситуации, мы уже нарабатываем свои методы и готовим кадры.
– Предлагаешь начинать с тотальной слежки? Устроить шпионское государство?
– Нет, десять тысяч раз нет! Но пока наша армия не имеет нормальных форм, пока мы плохо представляем, с какими сложностями можем столкнуться в дальнейшем, нужно работать и в этом направлении тоже. И не говори больше о шпионах, это разведка. Что за манера спешить с выводами! В данный момент нам нужно быть готовыми ко всему, действовать на упреждение, обеспечить себе возможность пресечь любую смуту в зародыше… И наладить работу спецслужб, что всегда пригодится. Один хороший разведчик сам по себе стоит целой армии! Ты ведь читал Сунь Цзы, должен понимать.
– Я прекрасно всё это понимаю. Но… Устоим ли мы перед соблазном приставить шпика к каждому офицеру? Не просрём ли ценности свободы? Такие вещи могут происходить незаметно.
– Знаешь, за прошедшее время слово «свобода» брало в рот столько подонков, что оно до конца времён пропиталось их ядовитой слюной. Так что давай будем обращаться с ним поаккуратнее. Тем более, что свобода в любом, а тем более в нашем обществе, всегда относительна. Многие за таковую почитают анархию, и вот как раз им нельзя оставлять ни единого шанса. Но ты тоже говоришь дело, и мы будем сочетать разумное управление с чётким контролем. Великое множество раз я думал над тем, насколько проще было бы построить жёсткий деспотизм, но это не наш путь. Я хочу видеть свободный рынок, свободу совести и свободу творчества. Но свобода как безвластие и вседозволенность, какой её понимает большинство тех, кто работает на полях в своих посёлках, это полный крах всего. Такую свободу нужно травить без малейшей передышки, постоянно. И в этом наш самый
