вряд ли заметят, — они соберут два маленьких чемодана и во второй раз распрощаются с Грэмерси и Нью-Йорком — на этот раз навсегда.
42
«Сегодня утром в „Уорлд' было помещено объявление о помолвке мисс Пенелопы Хэйз и мистера Генри Скунмейкера. Эта чудесная новость заняла всего одну строку. Разумеется, зная о том, что кольцо, которое молодой Скунмейкер подарил своей предыдущей невесте на помолвку, всплыло на поверхность, мы не можем не задуматься, что же произойдет, если леди, носившая это кольцо, тоже всплывет на поверхность…»
Пенелопа бежала по залам особняка Хэйзов, прижав к груди свою маленькую собачку, и эхо вторило ее шагам. Она была так близка к тому, чтобы получить то, чего хотелось ей больше всего на свете, но она чувствовала, что коварные силы готовы отнять у нее это. Она отбрасывала длинную тень на пол в черно-белую клетку, когда бежала по залам первого этажа с невероятно высокими зеркальными потолками. Этот особняк из красного кирпича и известняка на Пятой авеню, № 670, норой подавлял даже девушку столь хладнокровную, как Пенелопа. Слухи о возвращении Элизабет лишили ее сна, а воображаемая картинка, на которой Генри и Диана были вместе, испортила прекрасные часы пробуждения. Увидев английского дворецкого, Пенелопа остановилась и, запыхавшись, подошла к нему.
— Ратмилд, — обратилась она к нему. Черные глазки-бусинки Роббера, ее бостонского терьера, в ужасе блуждали по комнате. — Где мои родители?
— Мадемуазель Пенелопа, я полагаю, что они пьют чай в гостиной. Вы бы желали, чтобы я…
— Нет-нет, — перебила его Пенелопа. Она передала собачку дворецкому. — Я сама.
Пенелопа начала подниматься по величественной мраморной лестнице на второй этаж, где ее родители пили чай в гостиной. Остановившись на первой ступеньке, она оглянулась:
— Вы можете сказать секретарше моей матери, что она очень скоро понадобится.
Никто, кроме разве что Изабеллы Скунмейкер, не помогал Пенелопе в достижении ее желаний, поэтому она без зазрения совести обрушивала свой гнев на всех. Особенно бесполезен был мистер Ратмилл, дворецкий. Он служил в нескольких титулованных английских семьях, прежде чем попал к Хэйзам, и знал, так же как молодая хозяйка дома, что они нувориши и им нужен английский дворецкий, который бы их обтесал. Он бросал на них насмешливые взгляды, которые не замечала толстокожая матушка Пенелопы, но Пенелопа прекрасно их понимала. Что касается Изабеллы, то она была в восторге, когда было объявлено о помолвке. Однако каждый раз, как она преподносила маленький подарок своей будущей невестке или взвизгивала от радости, многозначительно подмигивая, Пенелопе казалось, что над нею насмехаются.
Она добилась того, чего хотела, но ей пришлось применить шантаж, и пока что за все свои труды она не получила даже кольца. Она повела себя так умно, глядя на многое сквозь пальцы ради себя и Генри, а он даже не оценил этого. Со стороны Генри не было ни одного романтического жеста, ни одного нескромного взгляда. Пенелопа чувствовала себя очень одинокой и, если бы не гордость, усомнилась бы, стоит ли все это продолжать. Но она была очень гордой, и именно это сейчас заставило ее подниматься по лестнице.
Пенелопа вошла в маленькую гостиную на втором этаже, окна которой выходили на авеню, как и у всех комнат, которыми семья часто пользовалась. Она не пыталась скрыть свое плохое настроение. Родители сидели у камина, а брат стоял неподалеку, возле одного из павлинов из французской эмали, в натуральную величину. Грейсон курил сигарету. Все трое с глупым видом уставились на Пенелопу.
— Ах! — раздраженно воскликнула она.
Комната с тяжелыми пурпурными портьерами на окнах была довольно темной, и миссис Хэйз должна бы выглядеть в полумраке лучше, но это было не так. Платье из зеленого с белым тарлатана, отделанное черными кружевами, подчеркивало тучность этой леди; темные волосы были подхвачены зеленой лентой. Зеленый бант не следовало надевать в ее возрасте.
— Что такое? — спросила Эвелин Хэйз, со стуком поставив чашку на стол. — Не хмурься — от этого у тебя будут морщины.
— Мы думали, что ты так счастлива теперь, после помолвки с этим мальчишкой Скунмейкером, — произнес Ричмонд Хэйз недовольным голосом.
Его нельзя было назвать высоким, если сравнивать с двумя его детьми, У него были темные борода и усы, в маленьких глазках отражался его эгоизм. Пенелопа бросилась на софу кремового цвета и опустила голову на одну из подушек. Грейсон повернулся и медленно выпустил струю дыма.
— И чего же хочет Пенни? — осведомился он саркастическим тоном и взглянул на нее точно так же, как смотрел в детстве, когда у Пенелопы бывала одна из ее частых вспышек гнева.
— Я не хочу больше жить в этом ужасном доме, — отрезала Пенелопа, что было жестоко, учитывая, сколько денег вложил в этот особняк мистер Хэйз. — Я всех ненавижу.
— Почему? — спросил ее брат все с той же насмешливой улыбкой. — Ведь все мы желаем тебе добра.
— Мы так гордимся тобой, Пенелопа, ведь ты накануне такого блистательного брака. — Мать подмигнула Пенелопе, стараясь ободрить ее. — А твой брат даже ни разу не сделал предложения. Мы все надеялись, что он вернется хозяином поместья, но он не оправдал наших надежд.
Грейсон закатил глаза, рука его соскользнула с рамы вишневого дерева, на которую он опирался. Издав громкий вздох, он направился к софе, на которой возлежала Пенелопа, и уселся, скрестив ноги. На нем были брюки в узкую полоску; жилет, сшитый в Лондоне, был из жемчужно-серого шелка.
— Ну же, дорогая сестричка, — продолжал он. — Расскажи нам, что могло бы тебя порадовать.
Пенелопа взглянула на брата, напомаженные волосы которого были разделены прямым пробором, потом перевела взгляд на отца, лицо которого приняло то покорное выражение, с которым он подписывал чек на очень крупную сумму. И вдруг Пенелопа успокоилась:
— Я хочу сейчас же обвенчаться.
— Сейчас же? — переспросила мать.
С той самой минуты, как Грейсон рассказал Пенелопе; что видел в поезде Элизабет, она знала, что нужно что-то быстро предпринять. Неважно, что Генри не любил свою бывшую невесту, если она вернется в Нью-Йорк, все будут судачить о том, женится ли на ней Генри, и неважно, что Пенелопа с ним помолвлена. Их свадьба отложится на неопределенное время, и общественное мнение будет против Пенелопы. Она выпрямилась и, сложив руки на коленях, обвела взглядом своих близких, стараясь придать себе скромный вид.
