день.
— С сегодняшнего дня перестанут восхвалять красоту невест: ты слишком высоко подняла планку, — сказал он.
И тогда она тоже улыбнулась широкой торжествующей улыбкой, которую нужно будет убрать с лица, прежде чем она пойдет по проходу. Раздались первые звуки музыки, которая всегда сопровождала выход невесты. Бак сказал, что пора идти, и она пошла. Все лица в зале были обращены к ней. Пенелопа видела их сквозь кружево: рты одобрительно округлились, руки были прижаты к груди. Она понятия не имела, идет ли быстро или медленно. Она почти не слышала музыки. Расстояние до алтаря невозможно было преодолеть, но Пенелопа знала, что очень скоро окажется там. Генри выглядел очень несчастным в своем черном фраке, но скоро он поймет, как гениально она все спланировала. Он вспомнит, как идеально они подходили друг к другу, и увидит, что Диана Холланд — всего лишь временное увлечение.
Когда Пенелопа добралась до алтаря, она заметила, что некоторые гости отвернулись от нее. Как ни странно, они смотрели в ту сторону, откуда она пришла. К тому времени, как преподобный начал церемонию, в бальном зале Такседо все перешептывались. Пенелопа заметила, что Генри несколько раз оборачивался назад, где в конце зала слышались тихие голоса. И тогда Пенелопа взяла Генри за руки. Преподобный еще не добрался до этого места церемонии, но, увидев нетерпение невесты, он ускорил обряд. Сердце Пенелопы так бешено билось в груди, что она не заметила, какими вялыми были руки Генри. Хотя Пенелопа никогда не верила в предчувствия, она знала, что собравшиеся гости говорят сейчас об Элизабет Холланд. Она вернулась, и они переговаривались о том, не хочет ли Пенелопа узнать, прежде чем обвенчается с женихом своей бывшей подруги. Пенелопа застыла в ожидании, когда наступит момент обменяться кольцами. Она мысленно бросала вызов всем сплетникам в зале, желавшим прервать ее венчание. Она знала, что это трусы, живущие по своду правил. Если она будет спокойно стоять, не обращая внимания на гул, они тоже успокоятся. Как только на безымянный палец ее левой руки скользнуло кольцо, она сказала: «Да» и, не став ждать, пока Генри ответит, откинула вуаль и шагнула к нему. Он сказал: «Да», она была уверена, хотя это и не имело значения. Никто никогда не помнит детали свадьбы, и в любом случае важно то, что она придвинулась к нему и поцеловала его. Губы у него были такие же вялые, как ладони, и он не ответил на поцелуй, и все же сердце у Пенелопы екнуло при мысли, что она целует Генри и что Генри — ее муж.
Затем новобрачные повернулись к публике. Возникла долгая, неловкая пауза. Пенелопа увидела секретаршу своей матери, которая стояла в конце зала, нервно сжимая руки. Бриллианты собравшихся сверкали, глаза моргали. Бак шагнул к секретарше, заслонив ее от всех. Он начал хлопать. И тут все лица медленно повернулись к жениху с невестой. Некоторые захлопали, кое-кто встал. Через несколько минут аплодировали все. Казалось, сливки общества Нью-Йорка на мгновение забыли, а сейчас вспомнили, что присутствуют при красивом и трогательном событии. Некоторые матроны постарше пролили слезу. И Пенелопа поняла, что она по праву является звездой их сцены. Мир снова был стабилен, и она перевела дух. Все аплодировали и в один голос заявляли, что это красивая и идеальная пара и что истинная любовь все же существует. Глаза Пенелопы увлажнились, и, взглянув на гостей, которые аплодировали стоя, она преисполнилась к ним благодарности за то, что они стали свидетелями ее триумфа.
46
«Элизабет Адора Холланд была найдена живой. По-видимому, ее похитил бывший кучер ее семьи. Молодой человек был безумно в нее влюблен, когда служил у Холландов, и он планировал увезти ее в Калифорнию. Она не была продана в белое рабство, как прежде опасались. Молодой человек был убит, когда пытался скрыться вместе с этой леди, — эта ужасная сцена разыгралась на Центральном вокзале. Мисс Элизабет Холланд вернули ее семье, но она еще пребывает в слишком сильном шоке, чтобы давать сегодня интервью.»
Новый год наступил, и в доме Холландов наконец стихли рыдания. Женщины сидели за большим выщербленным деревянным столом в кухне, где царила мертвая тишина. Ни одна из них не проводила обычно много времени на кухне, но сейчас она казалась самым укромным местом. Здесь их вряд ли найдут. В ту ночь Диана впервые увидела, как ее мать сварила бульон. Затем она поставила чашку бульона перед старшей дочерью. Она несколько раз настаивала, чтобы Элизабет выпила его, и та несколько раз послушно подносила чашку к губам. Но уровень жидкости в ее чашке ничуть не уменьшался.
Диана наблюдала за сестрой, которая с убитым видом сидела за столом. Она так долго и безутешно рыдала, что, казалось, выплакала все слезы. Эдит была не в силах это видеть, поэтому она ушла в свою комнату, чтобы племянницы не видели, как она плачет. Диана чувствовала себя опустошенной. Вряд ли эта пустота когда-нибудь кончится. Ей казалось, что все хорошее и настоящее в мире погибло. Все сломано, уничтожено и разрушено.
— Элизабет, ты должна поесть. Ты должна попытаться заснуть, — уговаривала мать.
Впервые за долгое время кто-то в доме заговорил. На улице смолкла какофония праздничного веселья: закончился колокольный перезвон, не звучали больше веселые голоса тех, кто выходил с полуночной мессы или возвращался с Венгерского крестьянского бала в Мэдисон-сквер-гарден.
Когда полисмены принесли Элизабет домой, гордые и ликующие от того, что они сделали, Диана увела сестру наверх и выкупала в ванне. Элизабет была не в состоянии хоть что-то для себя сделать — да и сейчас тоже. Ее волосы высохли, и, хотя она куталась в одеяло, ее била дрожь. Она долго не отвечала, и, наконец, ей удалось произнести безучастно:
— Я не могу.
— Элизабет, — продолжала ее мать, медленно произнося слова, — сейчас ты, наверное, не можешь, но скоро ты должна попытаться. Все знают, что ты вернулась, и они не поймут, что ты любила Уилла. Нельзя, чтобы они узнали.
Карие глаза Элизабет встретились с глазами матери. Она моргнула, и сухие губы приоткрылись, как будто она хотела что-то сказать. Диане хотелось бы заставить мать умолкнуть. Она знала, что даже сейчас миссис Холланд неспособна не думать о своем положении в обществе.
— Они думают, что тебя похитили, Элизабет, и мы не должны их разубеждать. Наша семья пострадала, моя дорогая. Мы слишком много выстрадали. Мы потеряем все, если они узнают, кем был для тебя Уилл… кем ты была для него. И о том, что ты сделала. Ты меня понимаешь?
Элизабет с отсутствующим видом посмотрела на мать. Потом медленно перевела взгляд на Диану. Сестры несколько минут смотрели друг на друга. Диана сдвинула брови при мысли о холодной практичности их матери. Диана слегка покачала головой, чтобы дать понять Элизабет, что она думает обо всем этом.
