ним в каждом углу, выходила из каждой двери, озаряла улыбкой пустоту. Мартин добрался до комнаты сквозь золотистый свет, лившийся из входных дверей, и опустил мальчика на диван. Тело начинало коченеть, он с трудом расправил ему руки и ноги. Маки он положил на грудь, как раньше, а руки скрестил на груди.
В доме пахло сыростью и жилым духом. Мартин привык, что тут орут мальчишки, и теперь тишина оглушала его сильнее, чем выстрелы. За окнами равнодушно сияло солнце. Полоски света проникали сквозь жалюзи на давно не чищенный ковер. На стенах висели агитационные плакаты; на вешалке болтался забытый противогаз. Вчера мальчишки растащили брошенный склад и, напялив резиновые маски, носились по лесу, как стадо слонов и тапиров, измышляя страшные игры и сражаясь хоботами.
Мартин увидел на столе коробку с табаком, оставленную каким-то солдатом, взял щепотку и тщательно свернул сигарету. Он ждал. Мускулы напряглись. Пробили часы в вестибюле, он машинально проверил свои — только половина двенадцатого. Передовые части, наверное, уже миновали мост и теперь обходят холмы, поросшие дубом. Оттуда до поселка шесть с лишним километров по прямой; его возьмут в плен в первом часу.
Мартин предавался размышлениям, пока не услышал рокот мотора. Он быстро подскочил к окну и посмотрел сквозь жалюзи. Открытая машина, полная солдат и пулеметов, медленно двигалась к интернату. Она была немецкой марки старого образца, запыленная, с помятым крылом. Увидев флаг и красный крест, какой-то солдат загоготал и разрядил в него обойму.
— Прямо дуршлаг! — услышал Мартин.
Он отошел от окна и на цыпочках пробрался в вестибюль. Там, притаившись за дверью, он ждал, пока остановится машина. Слышались голоса солдат, шутки, хохот. Машина замедлила ход; мотор зарокотал совсем рядом. Скрипнули чьи-то сапоги — солдаты прыгали на гравий.
«Вот сейчас», — мелькнуло у него в голове.
Он пересек пустой вестибюль и вышел из интерната, подняв руки вверх.
Когда Элосеги внезапно появился в открытых дверях, солдаты на минуту смешались. Идущий впереди, опасаясь засады, прижался к стене. Остальные молниеносно выскочили из машины, взяли винтовки наперевес и пошли цепью к интернату.
— Не бойтесь, — сказал Мартин. — Там больше никого нет. — Он говорил тихо, не опуская рук, и его слова вернули солдатам спокойствие. — В интернате никого нет, — повторил он. — Уехали шесть часов назад.
Послышался шум мотора. Все взгляды, как по команде, повернулись к дороге, по которой на мотоцикле ехал сержант.
Пока он тормозил, Мартин внимательно его разглядывал. Сержант был маленький, краснолицый, со светлыми, щеточкой, усами и хитрыми блестящими глазками. Он слез с мотоцикла, взглянул на балкон, где реяло республиканское знамя, вынул из кармана походную зажигалку и раскурил потухший окурок.
— Ребят нашли? — спросил он.
Голос у него был невыразительный, тусклый, а лицо скрыто тонкими завитками дыма. Сигарету он держал в руке.
— Они где-то там, разбежались, — сказал Мартин. — Мне утром говорил сержант с батареи, что за ними должен прийти грузовик. Как видно, не пришел.
Солнце слепило ему глаза, он моргал. Сержант подошел к Мартину и равнодушно стал его обыскивать.
— Ничего нет, — сказал Мартин.
Он стоял тихо, не сводя глаз с сержанта.
— Так. Опусти руки.
Заученно-спокойным жестом Мартин сунул руки в карманы. Все собрались вокруг него, кроме шофера, который все еще сидел за рулем.
— Мои товарищи ушли в восемь, — объяснил Элосеги. — Мы не спали всю ночь. Сержант хотел нас всех увести, но я ушел от них еще на рассвете. Спрятался в лесу…
— Сколько вас было? — спросил сержант.
— Семеро. С сержантом — восемь человек. Все с одной батареи.
— А другие где? Ушли?
— Вероятно. А может, тоже спрятались. Тогда они недалеко.
Сержант нервно теребил кончики усов.
— За мальчишками ты смотрел?
Мартин ответил не сразу. Многие ребята были из Ируна, Фуэнтеррабии и Сан- Себастьяна. У сержанта баскский акцент — может, у него тут дети.
— Нет, — сказал он наконец. — Меня сюда направили года полтора назад учить новобранцев. Из долины я не уезжал.
— Кто смотрел за ребятами?
— Красный Крест назначил сюда учителя, — ответил Мартин. — Черт его знает, куда он делся.
— Говоришь, они разбежались?
— Да, сержант. Я их недавно видел. Они там бегали.
— Куда они пошли?
Мартин взглянул на флюгер, венчавший фронтон интерната.
— На север.
— Надо бы послать патруль, — заметил капрал. — Тут гранат полно, беда может случиться.
— Вот-вот, пойди к лейтенанту, — сказал ему сержант. — А вы, — обратился он к солдатам, — обыщите хорошенько дом. Тут офицеры расположатся, так что готовьте помещение. Идем со мной, — обратился он к Мартину, — надо поговорить.
Он взял Мартина за руку и повел к деревянной скамье возле здания. В нескольких метрах от них из открытого крана текла струйка воды. Сверкающие капли падали на кирпичный тротуар, мигая от солнца, как заплаканные глаза.
Сержант вынул из-за пазухи кожаный кисет и предложил Мартину.
— Закуришь?
— Спасибо.
Мартин протянул ему зажигалку, сержант прикрыл огонек ладонями.
Некоторое время оба молча курили.
— Там убитый мальчик, — резко сказал Мартин. — Я нашел его в лесу утром. — Он обернулся к сержанту и увидел, как у того на лбу вздулись вены.
— Убитый… мальчик? — переспросил сержант.
Мартин стряхнул пепел себе на брюки.
— Да, расстрелянный… ну, казненный, что ли…
Он смотрел сержанту в глаза — искал помощи, — но тот как будто не слышал.
— Ты его знал? — хрипло спросил сержант.
Мартин откинул прядь, упавшую на лоб.
— Да, его Авелем звали. Он тут жил, в усадьбе у тетки, и ходил к эвакуированным детям.
Сержант молчал, тяжело переводя дыхание.
— У меня тут сын, — с трудом проговорил он. — Сантос, Эмилио Сантос.
Он отвернулся и смотрел на горшки герани, словно боялся взглянуть Мартину в лицо.
