— Молоденький такой…
— Какой ужас!
Плач продолжался не менее получаса и оборвался так же внезапно, как начался. Всем было немного стыдно, никто не решался поднять голову. Посидели немного в молитвенной позе под меланхолическими улыбками учениц.
— Надо будет зайти в усадьбу, — сказала наконец Люсия. — Бедняжка Эстанислаа, должно быть, в ужасном состоянии.
— Какая страшная потеря! — заметила Анхела.
— Третий мужчина умирает в ее доме.
— У нее было два сына, — пояснила Люсия сторожу, — и оба скончались.
— Этот тоже был сирота. Он мне сам говорил, и мать, и отца убили.
— Да, война не щадит никого.
— Человек родится, чтобы умереть, — прошептала Анхела.
— Все там будем.
Они вздохнули. Но молчать было как-то неудобно, и все заговорили разом:
— Вы знали его двоюродную бабушку?
— Да, видел как-то на дороге, с тех пор мы всегда с ней здоровались.
— Вы знаете, бедняжку буквально преследовали несчастья.
— Ну, что ни говори, — сказала Люсия, вытирая глаза платком, — она сама немало постаралась. Это нельзя не признать. Ее методы воспитания…
— Прямо сердце разрывалось! — вздохнула Анхела. — Она набила ему голову всякой дребеденью…
— А что она сделала с Романо! Поверите ли, до десяти лет она водила его в женских платьях и ни за что не разрешала мужу его переодеть.
— Да, Эстанислаа всегда была чудачкой. Помню, еще девушкой она выходила на улицу в маске, и все говорили о ней дурно.
— Говорят, она сбежала из родительского дома с комедиантами. Ее отец с горя бросил плантации на Кубе и переселился в Испанию.
— Во всяком случае, ее несчастному мужу приходилось не сладко. А ее идеи о любви и зрелости духа! Помнишь, что было с этим Олано?
Сестра положила платок в карман, и ее морщинистое лицо съежилось от смеха.
— Никогда не забуду, с каким она видом это рассказывала!..
Ее смех заразил Анхелу.
— И подумать только, Энрике ее не оставил…
— Я никогда не могла понять…
— Бедняжка никогда не отличалась красотой.
— Да уж, что-что…
Они снова засмеялись возбужденным и счастливым смехом, но вдруг вспомнили про Авеля.
— А теперь этот мальчик… Она, наверное, в ужасном состоянии.
— Какой удар…
— Он был такой прелестный…
— Бедняжка!
— Настоящий ангелочек!
— Вот именно, ангелочек!
— Такие души там нужны…
— Господь берет к себе лучших…
Сестры замолчали и с надеждой повернулись к сторожу. Но Педро не сумел ничего сказать. Они испустили глубокий вздох.
— В конце концов, такова жизнь.
— Я всегда говорила.
Помолчали.
— Надо бы нам пойти ее проведать.
— Да, непременно.
— А вы как считаете?
Сторож поскреб в затылке.
— Ну, раз вы с ней такие хорошие подруги…
— Да-да, идем.
Они одновременно встали, но ни та ни другая не двинулись с места. Помолчали опять.
— Знаешь что? — сказала наконец Люсия. — У меня ужасно разболелась голова. Боюсь, дорога мне не под силу.
— Ты думаешь?
— Ах, не знаю!
— Ну, тогда давай не пойдем.
— Может, завтра…
— Да-да, завтра.
Одновременно, как заводные куклы, они опустились в кресла.
— Очень болит?
— Что?
— Ну, голова!
— Нет, не особенно. Уже проходит.
Анхелу вдруг осенило:
— Знаешь, тебе бы надо принять капель.
Как и следовало ожидать, Люсия отказалась. Тогда Анхела повернулась к сторожу.
— Вот видите, моя сестра… — начала она.
Метрах в двухстах к югу от «Рая» расположилась у костров рота солдат. Скрылось солнце, лес наполнился шорохами. Повара возились у походных кухонь, а солдаты, плотнее запахнув плащи и шинели, ходили взад и вперед, не сводя глаз с извилистых, пляшущих языков пламени.
Говорили главным образом о расстрелянном мальчике. У каждого была в запасе какая-нибудь страшная история, размытая и растушеванная временем, где главную роль играли ребята. «Когда мы входили в Кастельон…» — говорили они. Или: «Вот работал я в одном местечке…» Когда очередь дошла до сержанта Гонсалеса, он охотно рассказал, что случилось с ним в Сан-Фелью несколько дней тому назад, и хотя солдаты сами хорошо знали эту историю, они все же послушали еще раз.
Им не пришлось напрягать воображение — они прекрасно помнили места, которые описывал сержант. Город только что бомбили, и весь портовый район превратился в развалины. Когда войска входили в предместья, жители стали понемногу выползать из своих убежищ. Пустая площадь мгновенно заполнилась народом. Все волновались; мужчины и женщины, солдаты и штатские отдались ощущению братства, столь необходимого после долгой борьбы. Дети залезали на автомобили, женщины обнимали солдат.
Именно тогда под веселый перезвон колоколов Гонсалес, к большому своему удивлению, обнаружил, что у него стащили бумажник. По всей вероятности, это произошло только что, и Гонсалес постарался припомнить, кто это мог сделать. Все указывало на одного мальчишку, хорошенького, как ангелочек, с хитрющими, как у беса, глазами, который носился, словно одержимый, перебегал от солдата к солдату, распевал песни, орал «ура!», всех
