подряд, ответ был: «Отлично».
Чувствуя себя отлично и даже превосходно, Картер подошел к Берни, которую, очевидно, заворожила блестящая афиша: Картер, бледный, как призрак, вылетал из петли, к ярости целой толпы китайцев, пришедших посмотреть казнь.
Берни прочла вслух:
– «Картер, приговоренный к смерти за колдовство, спасается с виселицы».
Она хихикнула.
– Да, – кивнул Картер. – Этот эффект мы взяли из выступления Голдина. Правда, в нынешнем шоу его нет, но…
– Мне нравится ваше шоу.
– Спасибо.
– И афиши нравятся. Такие романтичные.
– А, да… э… простите?
Она улыбнулась и стрельнула глазами, оценивая произведенный эффект.
– Романтичные… в смысле старомодные.
– Ой. – У него застучало в груди.
Берни надула губки.
– Я пошутила. Я имела в виду – романтичные в хорошем смысле.
Облегчение.
– Спасибо.
– А вы сами, Картер, вы – романтик?
Он не ответил. Берни вела себя слишком вызывающе, слишком недвусмысленно, и вместе с тем она могла бы играть с ним так целый вечер, словно он у нее на крючке. Должен быть какой-то способ освободиться.
– Ладно. – Она вытащила блокнот. – Нам нужно записать несколько ваших высказываний.
– Замечательно. Позвольте вам предложить… правда, у нас только пиво и бутерброды, но…
– В другой раз. – Тон ее изменился, стал чисто деловым: Картер не выдержал испытания. – Итак, что для вас магия?
– Простите?
– Ну, любое шмо[33] может вытаскивать кроликов из цилиндра. Я спросила Тёрстона, зачем он это делает, и он ответил, что для детей. По словам Гудини, его цель – показать, что человек может спастись в любых обстоятельствах. А ваше отношение?
– Ну… – начал Картер. Берни держала карандаш наготове. Отработанные слова начисто вылетели из головы, вместо них лезла неуместная правда. Как сказать, что он стал фокусником, потому что чувствовал себя одиноким в пустом доме? Что вернулся на сцену из желания утешить брошенных женщин? Что, перебарывая тоску, снова и снова доставал затрепанные карты? Что не будь он фокусником, то был бы никем, пустым местом?
– Это способ прогнать тьму, – пробормотал он.
– Простите? – Девушка скривилась. – Простите, не поняла.
– Я хотел сказать, мир ужасен, не правда ли? Магия на минуту делает его чуть менее ужасным. – Картер чувствовал, что срывает бинты и показывает незажившую рану. – Если я могу снять с человека бремя его забот, то чувствую себя лучше.
Лицо Берни Саймон замкнулось, словно в доме погасили свет и вежливо прикрыли двери.
– Я хочу сказать, надо радоваться и удивляться. Я люблю выступать. Магия прогоняет одиночество. Это всё, что я умею.
– Ясно, – ответила Берни. С какой стати ей его понимать? С тем же успехом он мог бы сложить ладони рупором и кричать через пропасть.
Когда она уходила, Картер помахал на прощание.
– Ну? – с улыбкой обернулся он к Л едоку. – Как?
– Quelle catastrophe.[34]
– Что?
Ледок развел руками и, не находя слов, схватился за голову.
– Не знаю даже, с чего начать. Нет, неправда. У тебя горчица на воротнике. Была там все время.
– Ну, это не катастрофа.
– Зато весьма символично, – сказал Ледок.
– Если я слишком стар, чтобы с ней флиртовать…
– Ах, Картер, ты безнадежен.
– Мне казалось, я был очень честен.
– Вот именно. – Ледок мгновение боролся с собой, потом выключил приемник (шел десятый раунд). – Тогда скажи мне, что тебе нужно в жизни?
– Мне?
– Нужно. Нужно, – повторил Ледок и сморгнул. Теперь, когда хрипящий репортаж смолк, помещение казалось пустым.
– Не знаю. Ничего не нужно. Я всем доволен, – сказал Картер. – у меня всё хорошо.
– Эх. – Ледок пожал плечами и вытащил серебряный доллар. – Ты доволен, как кайзер. Смотри. – Он взял монету за края, положил на ладонь. Зажал кулак, сделал над ним пасс и снова разжал. На ладони лежал серебряный доллар.
– Я что-то не заметил? – спросил Картер.
– Да. – Ледок повторил трюк второй раз, потом третий. Наконец Картер увидел: год на монете сменился с 1921-го на 1923-й.
– Скучный трюк, – вздохнул он.
– Верно. А почему?
– Если делаешь трюк, который зрители не замечают…
– Ага! Поймал! Тебе нужны зрители.
– Звучит ужасно.
– Ну, не так уж. Мы все хотим любви. Когда созреешь, найдешь ее где-нибудь в другом месте, скажем, в красивой девушке.
– Мне это не нужно.
– Нужно. Я видел тебя минуту назад.
– Мне нужна
– Нет, она тебе не нужна, она ништикайт, пицвиник.[35] Но истина втом, Чарли, что под всей этой магией есть человек, и мы его откопаем. – Кивнув, как будто доказал геометрическую теорему, Ледок включил радио. Послышались треск, хрип, завывания, затем крики зрителей и голос комментатора.
Леонард по-прежнему вел в счете. Очень скоро Картера захватил рассказ о поединке:… удар справа… удар слева… сокрушительный апперкот… Леонард увернулся… переходит в нападение… осыпает Тендлера градом ударов… и, наконец, ликующее: «Леонард послал Тендлера в нокдаун!», звон колокольчиков и победное: «Да!» Ледока, ибо к концу пятнадцатого раунда один Леонард остался на ногах.
– Знаешь, – сказал Картер, когда крики толпы начали затихать, – я правда люблю магию. Ради нее самой.
Ледок кивнул.
– Если ты делаешь фокус, и никто не замечает, много тебе радости? Или это как будто дерево упало в лесу, и никто не услышал?
