– Ты…
– Не думай, будто я знаю всё. Это чистая случайность. Ты – рационалист, но ты ведь любишь загадки. Можно мне остаться загадкой?
Обретя голос, Картер сказал:
– Ты такая красивая.
– Что?
Он потянулся к ее очкам и успел взяться двумя руками за дужки, но она его остановила.
– Мне тридцать один, – сказала она.
– Отлично. – Он потянул за очки.
– Мне легче открыть тебе эту неприятную вещь, чем показаться без очков.
– Ясно. – Он снова взял ее руки в свои. – Ты была замужем?
– Нет. Я…
Он все лучше учился понимать эти паузы.
– Люби и бросай?
– Ну, у меня всегда лучше получалось бросать.
– У тебя есть братья или сестры?
– Я очень боюсь пропустить фейерверк.
– Ты всегда была слепая?
– Нет. – Она провела рукой перед очками. – Я пробежала через горящий сумах.
– Какой ужас. А когда… – Он почувствовал, что сейчас рациональное и загадка полностью уравновешены, и не стал допытываться дальше. – Я знаю, откуда лучше всего смотреть фейерверк. С чертова колеса.
Она взяла Картера под руку, и они по заброшенной дорожке дошли до чертова колеса. Когда-то его окружали пальмы, однако они высохли, и теперь оно стояло само по себе на краю парка, белый слон высотой в пять этажей. Хотя сам аттракцион был замечательный, мало кому хотелось идти так далеко, так что сейчас, кроме Картера и Фебы, желающих покататься не оказалось. Они сели в кабинку, служитель взглянул на часы.
– Я остановлю вас наверху в половине четвертого, – сказал он.
Кабинка плавно, но решительно поползла вверх. Картер увидел сперва весь парк «Айдора» (запустение и натужное веселье), затем – Окленд (такой же, как обычно), затем – мир (тоже ничуть не изменившийся).
– Чарльз?
– Да?
– Насчет того, что я красивая… ты искренне?
– Конечно. Ты очень красивая.
– Как давно я этого не слышала! В приюте никто не говорит тебе, что ты красивая, кроме медсестер, да и те, только когда я хорошо себя веду или закончила делать метелку.
Они совершили полный оборот и снова поднимались. Наверху кабинка дернулась и замерла. Половина четвертого.
– Это будет здорово, – сказала Феба, сжимая металлический поручень.
Наверху было прохладно. Картер отдал ей пиджак. Девушка продела руки в рукава и стала ждать.
Дневные фейерверки были для Окленда редкостью. Прослышав про первый, народ ринулся смотреть, но большинству хватило одного раза: всё ограничивалось шутихами, после которых в воздухе оставались клочки горящей газетной бумаги и цветной дым.
Внизу собралась толпа, если можно назвать толпой кучки из трех-четырех пешеходов, которые стояли сложив руки на груди и задрав головы к небу. На краю фруктового сада духовой оркестр исполнял Генделя.
Однако, несмотря ни на что, в парке было довольно славно.
– Знаешь, что самое трудное? – сказала Феба, когда первые две ракеты взлетели в воздух. – Знать всё, что знаешь, и сохранять веру.
Шипение, жидкий хвостик буроватого дыма, и с неба посыпалась обугленная газетная бумага. Потом взлетели две лиловые ракеты, перевиваясь хвостами, как змеи. Бабах! – на мгновение возник ореол искр.
Легко было притворяться, что веришь, здесь, в небе над Оклендом, под грохот шутих. Картер закрыл глаза и заметил то, чего не замечал с открытыми – все ракеты, независимо от яркости, взлетают с одним и тем же глухим хлопком.
Внизу кричали.
Картер открыл глаза. Феба сидела, вслушиваясь в хлопки и шипение. Он не одинок. Вера – это выбор. И чудо, соответствен но, тоже.
Под конец фейерверка в небо взлетело сразу пять или шесть ракет. Картер обрел голос и закричал: «Браво!» вместе с толпой. Трудно поверить, но он искренне огорчился, когда фейерверк закончился.
Примерно через полчаса он затормозил у ворот приюта. Они слезли с мотоцикла на гравийной дорожке. От приюта их загораживал большой кипарис, от улицы – кирпичный столбик ворот. Феба по-прежнему куталась в его пиджак.
– Это было классно, – сказала она.
– Поначалу трудно, но потом классно.
Она сунула руки в карманы пиджака и отвела локти, как крылья.
– Ну.
– Ну.
– Что нукаешь, запрягай, – быстро сказала Феба.
– Ты когда-нибудь замечала, какими глупыми голосами люди говорят перед тем, как поцеловаться?
– Нет. Никогда. – Она мотнула головой.
– Что, если мы снимем с тебя очки?
– Вариантов
Картер осторожно снял с нее очки. Глаза у Фебы были плотно закрыты. Когда он положил руки ей на плечи, она внезапно расслабилась и открыла глаза. Они были бутылочно-зеленые, как аптечная настойка белладонны. Зрачки, не фокусируясь, метались, как колибри.
– Вот она я, – сказала Феба.
Она выглядела такой беззащитной! Картер чувствовал, как бьются под кожей тончайшие жилки.
– Ты дрожишь.
– Я не люблю снимать очки.
– Феба. – Он пытался прочесть ее лицо, как она руками читала его. Что-то оставалось не вполне понятным, как слова на языке, которым не совсем хорошо владеешь.
– Я решу, что ты жестокий, – прошептала она.
– Кто тебя обидел?
– Можно мне надеть очки?
– Нет.
– А мешок на голову?
– Я хочу спокойно на тебя посмотреть.
– А я этого не хочу. – Феба выхватила очки и, надев их, немного успокоилась. – Чарльз, если через пять секунд ты меня не поцелуешь, я убегу.
Он легонько прикоснулся к ее губам; в ответ она обняла его за шею и поцеловала по- настоящему. Когда он попытался отстраниться, чтобы глотнуть воздуха, Феба удержала его.
