— Да, и когда Кассий опознает Боадицею и остальных королей, ты его казнишь. Перед последним ударом убедись, что достаточно внятно объяснил ему, что таким негодяям, как он, предателям не только своего народа, но и собственной семьи, нет места в Римской империи. Он хочет получить от нас награду за то, что помог победить Боадицею, он желает ее изнасиловать. Что ж, пусть римский меч положит конец его желаниям. Никто не станет его оплакивать и вспоминать. Теперь такие люди, как Кассий, для нас бесполезны. С этого дня Риму не нужны в Британии союзные короли, ее народы нуждаются во власти римлян, а не бриттов.
Командующий приказал убедиться, что все мертвы, а потом собрать тела, облить их маслом и поджечь.
— Пусть пламя поднимется в небо этой варварской страны, чтобы все видели его и понимали цену, заплаченную за восстание против великого Рима. Десять мешков с золотом раздели между двумя легионами.
Фабий снова повернулся было, чтобы уйти, но Светоний добавил:
— И еще пошли гонца с вестью о нашей победе Поению Постуму, пусть он с пользой применит присланный ему меч.
Девочки поняли, что битва проиграна, в тот момент, когда увидели свою мать. Лицо ее было ужасно, она стала похожа на старуху. В грязной одежде, с растрепанными волосами и красными глазами, — казалось, она не спала много ночей подряд. Каморра и Таска помогли ей спуститься с колесницы и ввели в шатер. Никто не сказал ни слова.
Каморра думала, что ее мать ранена, но на одежде, похоже, не было крови, а меч даже не извлекался из ножен. Таска смотрела, как ее мать и сестра медленно вошли в шатер, она понимала, что произошло что-то страшное, но не знала, что именно.
Нечто в небе привлекло ее внимание. То была птица, летевшая так высоко, что разглядеть ее было почти невозможно. Она казалась совершенно неподвижной. Таска, не отрываясь, смотрела, пытаясь понять, что это была за птица. То мог быть орел или сокол, а может, ее послали боги, чтобы она забирала с поля боя души погибших…
Раньше Таска побежала бы к матери и рассказала о том, что видела. Но теперь, помня, в каком состоянии та возвратилась с поля битвы…
Уходя перед рассветом, Боудика уверила дочерей, что нынче будет величайший день в их жизни, день, когда бритты навсегда освободятся от гнета завоевателей. Таска смотрела, как мать уезжала на колеснице, окруженная сотнями радостных сторонников. Даже в предрассветной темноте она видела, сколь гордой была Боудика. Таска и Каморра думали побежать вслед за ней и посмотреть на битву издали, но мать запретила им покидать лагерь, и они знали, что должны подчиниться.
Весь день они сидели у реки и думали о том, как там идет сражение. К вечеру некоторые из мужчин и женщин стали возвращаться с поля битвы. Девушки спрашивали у них о своей матери, но встречали лишь дикие взгляды и слышали слова о поражении и катастрофе.
Поэтому, когда Боудика вернулась, а солнце опустилось за кроны деревьев, они уже знали, что произошло с Британией. Но, конечно, их мать еще могла со всем справиться, ведь ее имя означало победу, она была Британнией, была королевой!
— Идите ко мне, мои дорогие, — сказала она, и Каморра удивилась, услышав, сколь глухим был ее голос. Так бывает, если человек очень много кричал. — Выслушайте меня. Наши боги покинули нас, и мы проиграли. Теперь у нас есть три пути. Первый—остаться здесь и позволить схватить себя. Тогда мы станем рабами, и то, что случилось в Камулодуне, произойдет еще много раз в Риме. Нас отвезут в Рим, будут показывать, как зверей, на аренах и будут истязать, пока мы не умрем. Второй путь — убежать и спрятаться, надеясь, что римляне нас не найдут. Но такая жизнь — не для королевы и ее дочерей, и римляне всегда будут на нас охотиться. И уж конечно, нас найдет королева Картимандуя и выдаст Риму, как уже выдала когда-то Каратака. И есть третий путь… По которому я хочу пойти и взять вас с собой. Это значит — принять яд, чтобы за несколько мгновений вознестись на небеса, как великие герои бриттов. И встретиться с нашим отцом. И смотреть оттуда на римлян и смеяться над их глупостью…
Она замолчала, надеясь, что дочери поймут, что у нее не остается иного выбора, кроме как…
— Мы хотим остаться с тобой, мама, — сказала Таска.
— Мы умрем с тобой, — добавила Каморра.
Боудика кивнула и поцеловала дочерей.
Их тела нашел центурион и сообщил об этом Фабию. Когда тот подъехал, то увидел королеву бриттов Боадицею. Она лежала, обнимая своих детей, словно защищая их от целого мира. Они были мертвы, возможно, уже более двух часов.
Он распорядился прикрыть их тела и с почестями отнести в римский лагерь, чтобы дождаться решения командующего.
Несмотря на усталость, Светоний вышел из шатра и подошел к этим трем трупам и поднял укрывавшую их ткань. Он долго стоял над ними, и Фабий никак не мог разглядеть выражение его лица.
В темноте правитель Британии накрыл мертвых покрывалом и тяжело вздохнул:
— Это и есть наш враг? Интересно, как бы выглядел я, проиграв свою последнюю битву? Как она, — молодым и сильным? Или так, как я чувствую себя сейчас, — стариком, которому следовало бы нянчить внуков, а не руководить убийством бесчисленных мужчин и женщин?
— Что делать с телами?
— Детей унесет эта река, чтобы вечно баюкать их своим течением. Мать, однако, посмела поднять восстание против Рима. За это она должна понести наказание. Ее тело будет отвезено в Лондиний. На северной окраине города есть пустырь, ее тело будет оставлено там без погребения, пусть оно истлеет и вернется земле. Вороны будут кружиться и клевать ее плоть, а все проходящие мимо — чувствовать запах тлена и наполняться отвращением. Это — достойное место для такой женщины, как Боадицея. Она была героиней для своих людей, но привела их к гибели. Таково мое решение.
Светоний повернулся и ушел в палатку. Теперь, когда восстание было подавлено, он впервые собирался выспаться.
Эпилог
Император побагровел от ярости.
— Хочу! — завопил он. — И сделаю то, что хочу! Пойми меня, философ. Император получит то, что хочет!
— То, что ты хочешь иметь, и то, что можешь получить, — разные вещи, — сказал Сенека. Он изо всех сил пытался сохранить спокойствие. Они часами обсуждали этот вопрос, и каждый раз, когда философ приводил очередной сокрушительный довод, Нерон снова начинал выть, биться в истерике и кричать, что ему безразлично мнение жителей Рима и Сената — он хочет лишь получить желаемое.
