рисунком в виде цветов и птиц и протянула его Конану.
— Пей! — приказала она.
Конан с опаской приставил сосуд ко рту, наклонил его, гадая, что же в нем, но там оказалось всего лишь превосходное вино. Варвар сделал приличный глоток.
Аринна с улыбкой забрала у него сосуд и перевернула его. С ужасом Конан увидел, что оттуда выпал красный червяк длиною в человеческую руку. Торопясь, червяк пополз прочь. Кар-дчдк в белых одеждах схватил червя и со смехом подбросил его вверх. Толпа дружно завопила, и все, кто находился поблизости, вскочили с циновок и принялись рвать червя на части.
Конан с трудом удержал приступ тошноты.
— Ты начал жертвоприношение! — сказала Аринна. — Ты — человек богини, и она доказала свою любовь к тебе. Теперь ты можешь получить подлинную радость. Больше испытаний не будет!
Она взяла тонкий сосуд и наполнила вином из него маленький кубок. Вино было совершенно прозрачное — как вода, но от него исходил сильный аромат, словно от тропического цветка или от лавки торговца стигийскими благовониями.
— Пей, чужеземец! Это вино страсти, — сказала царица. — Оно наполнит твои члены желанием, и ты увидишь золотой свод неба, под которым только для тебя будет плясать женщина- бабочка.
По площади прошелестел вздох.
— Пей! — повторила Аринна.
Конан принял сосуд из ее рук и приложился к нему. Он почувствовал, как холодный огонь струится по языку, и язык немеет. Мир вокруг неожиданно стронулся с места и поплыл.
Смотреть было невыносимо, и Конан закрыл глаза. Он продолжал пить, и слух его становился все обостреннее. Он слышал шуршание множества ног, смех и негромкие разговоры, сливающиеся в неясный шум, словно шум моря. Он слышал стук множества сердец и сопение множества носов. Он слышал щелчки моргающих глаз и скрип суставов.
* * *
Конан очнулся ночью. Все болело и ныло. Он лежал в очень неудобном положении, придавив себе правую руку, щекой на каком-то мягком комке.
Над ним смеялась луна. Конан со стоном и ругательствами поднялся и попробовал двинуть правой рукой. Рука двигалась, но он ее не чувствовал. Комок, который служил ему подушкой, оказался полураздавленной мышью.
Конан встал. Он по-прежнему находился на площади западного лица Шеват. Вершина башни терялась в темноте. Ворота на улицу были открыты.
Мучительно пытаясь вспомнить, что же произошло, Конан покинул храмовый двор и направился в северо-западный угол города, где, как он слышал, имелся постоялый двор, очень большой, способный вместить всех желающих, а главное — недорогой.
Он не придавал особого значения теням, которые следовали за ним вдоль стен и шмыгали через улицы, но и не упускал их из внимания. Когда он остановился на перекрестке, пытаясь определить, в какую сторону следует двигаться дальше, одна из этих теней отделилась от стены и шагнула под лунный свет, выпрямившись в полный рост.
Никогда прежде не видел Конан демона отвратительнее. Громадная голова сидела на узких плечах, длинные руки, поросшие шерстью, свисали почти до земли, спина была согнута в три погибели и скручена так, что плечи находились под прямым углом к чреслам. Рот, растянутый до ушей, походил на рваную рану, слюна тянулась на грудь, как у старого больного пса. Он ковылял, но двигался быстро. Глаза его горели, словно угли.
Конан ткнул ему в лицо острием меча. Меч вошел точно в переносицу. Демон заорал, как поросенок, которого женщина режет тупым ножом, и дернулся назад. Конан решил не давать ему шансов и с размаху срубил чудовищу полчерепа. Мозга внутри не было. Череп был девственно пуст, как чашка для подаяний в квартале воров. Демон продолжал орать.
— Кром великий! — воскликнул Конан, поразившись живучести твари, и рубанул пониже, отрезав голову. Она шлепнулась на булыжник мостовой и что-то пыталась еще промычать, пока киммериец не наступил на нее.
Тяжелая нога варвара- северянина, обутая в сапог из кожи носорога, раздавила демонский череп с хрустом, как будто тот был сделан из хрупкой необожженной глины.
— Браво! — произнес женский голос, и вслед за тем раздались хлопки в ладоши.
Конан крутанулся на месте.
Он ожидал увидеть прелестную незнакомку в легкой, соответствующей этому месту одежде, а увидел повелительницу Аринну, которая опиралась о лысую голову придворного карлика, улыбающегося, как лопнувшая тыква. На повелительнице было роскошное красное платье, расшитое зелеными узорами и жемчугом. Волосы скреплялись диадемой из витой серебряной проволоки.
— Браво! Ты великолепен в гневе, мой прекрасный воитель! — Аринна прекратила хлопать и оставила голову карлика в покое. Тот перестал натужно улыбаться и обрел свое обычное выражение трехнедельного трупа.
Аринна шагнула к Конану и дотронулась до его груди.
— Я бы хотела стать твоей, воин, — сказала Аринна. — Но я не вольна над собой. Обязательства гнетут меня — и ни на миг я не могу стать свободной. Я — плоть от плоти этого города. Люди этого города — мои доверчивые дети, и они не переживут, если я хотя бы на день брошу их. Я бы хотела раскрыться навстречу тебе и принять тебя, но мне не дано потворствовать своим желаниям.
— Зато дано мне! — заявил Конан и схватил красавицу за талию.
Талия оказалась необычайно тонкой и хрупкой.
Аринна улыбнулась киммерийцу. Конан почувствовал себя беспомощным, и жгучее желание, мгновение назад охватившее все его существо, вдруг пропало.
— Ты прекрасен, — повторила Аринна. Конан отпустил ее.
— Слуги! — воскликнула повелительница.
Улица вдруг ожила. Задвигались многочисленные тени. Конана, повелительницу и карлика окружили рослые люди в черных одеждах с выкрашенными черной краской лицами. Они хранили безмолвие. Если у них и имелось оружие, оно было надежно убрано.
— Я хочу дать этому незнакомцу то единственное, что могу дать, — заявила Аринна, и Конан увидел, что один из слуг вложил в руку повелительницы кожаный кошель. — Бери от меня, варвар! Надеюсь, ты останешься доволен.
Кошель перекочевал в руку Конана. Он был ошеломлен и разочарован. Но отказываться от денег ему не пришло в голову.
Аринна развернулась и скрылась за спинами телохранителей. Несколько мгновений спустя Конан остался в гордом одиночестве и с увесистым кошельком в руке. Он заглянул в кошелек и увидел там серебряные монеты.
Человека, сидящего в тени на корточках в двадцати шагах от него, он не заметил.
* * *
Монеты, брошенные Конаном на засаленный стол, вызвали немалый интерес хозяина питейного заведения. Он с озабоченной миной повертел в пальцах три из них, посмотрел на свет, попробовал на язык и на зуб и удалился, чтобы вскоре вернуться в сопровождении двух слуг, тащивших на носилках большой кувшин.
— Лучшее вино, господин! — объявил хозяин. — И ровно столько, сколько вы хотели! Еще что-нибудь?
— Нет, — отрезал Конан.
Кувшин поставили возле его стола. Хорошенькая служаночка лет четырнадцати принесла кружки и черпак. Она улыбнулась гостю, развернулась и собралась убегать, как вдруг обнаружила, что ноги ее больше не касаются пола.
Конан усадил девушку себе на колени, не обращая внимание на ее шутливое сопротивление, и поцеловал под одобрительней гогот окружающих.
— Она у нас первый день, — любезнейшим тоном сказал хозяин. — Ей только-только пришла пора принимать гостей, и она имеет право сама выбрать первого.
— Да? — удивился Конан. — Странные у вас обычаи… — Он отпустил девушку, и она убежала.
— Но, если хотите, я сумею ее уговорить, — сообщил хозяин. — Вы человек состоятельный, и ради вас я готов сделать все, что угодно!
— Повернись! — приказал Конан. И, когда хозяин, с лица которого так и не сходила подобострастная улыбка, послушно повернулся, дал ему хорошего пинка под зад.
Питейщика в его полете остановил только стол, оказавшийся на его пути, в который он врезался животом, смахнув глиняную бутыль, четыре фаянсовые кружки и блюдо с жирным пловом. Заботливые руки подняли хозяина и освободили его лицо от налипшего риса с изюминками и мелкими кусочками баранины. Лицо это, как обнаружилось, теперь перестало источать подобострастие.
— Не
