Тайна кода да Винчи

постройках и даже на кухне.

— Что ж, если вас не смутит теснота, я могу предложить разместиться у меня, — предложил да Винчи. — А епископ займет комнату Салаино. Думаю, Андре будет рад уступить свою кровать его благочестию.

Леонардо Макиавелли предложил лучшее место в своих покоях, а его слуге Грегорио — удобный диван у двери.

Секретарь наблюдал за хлопотами мессере Леонардо и не уставал удивляться этому странному человеку. Расходы мэтра да Винчи были чрезвычайно высоки. Он постоянно тратился на какие-то личные сумасбродные изобретения вроде летательной машины и к тому же не брал платы со своих учеников. Наоборот — кормил, одевал и обучал их за свой счет. Помимо этого, мессере Леонардо прославился своей любовью к комфорту и роскоши. К делам и поступкам того, кто был в состоянии все это оплачивать, он относился равнодушно. Медичи, Сфорца, король Людовик XII, Борджиа — какая разница? Все приходили к власти одинаково, убивая своих врагов и выставляя их головы на всеобщее обозрение.

* * *

Когда подали ужин, настроение у секретаря Совета десяти чуть улучшилось. Макиавелли налил себе вина и положил на тарелку большой ломоть ветчины. Заметив, что да Винчи ест только хлеб и фрукты, удивился:

— Вы не голодны?

— Я не ем мясо, — коротко пояснил Леонардо.

Макиавелли был наслышан об этой странности мессере да Винчи, но расспрашивать не стал.

Выпив вина, согревшись и расслабившись, секретарь удобно устроился в кресле. Его подозрительность в отношении Леонардо почти прошла, но все же не до конца.

Мессере Леонардо непостижимым образом удавалось находиться и в самой гуще событий, и одновременно в стороне от них. В нем была загадка. Неуловимая, непостижимая тайна, которая манила и в то же время пугала. Макиавелли никак не мог понять, кто прячется за этим красивым лицом, за этой странной, трепещущей, как плавник золотой рыбки, полуулыбкой. Кто он — ангел или демон, — мессере Леонардо? Можно ли ему довериться? Или следует бежать как можно дальше от его гипнотически ласкового взгляда и тихого, прекрасного голоса? Вчера днем в Фаэцце секретарь неожиданно понял, почему он так боится мэтра да Винчи. Ему вдруг стало страшно, что этот красивый, гениальный, огромный человек незаметно очарует его и растворит в себе, поглотит полностью и без остатка, как сделал со всеми своими учениками. Они ведь не люди более, а лишь его тени — восхищенные, околдованные, слепо идущие за своим учителем.

— Мне хотелось бы спросить кое о чем, — осторожно начал Макиавелли, — если вы не пожелаете отвечать, я пойму.

Да Винчи чуть заметно кивнул. Секретарь некоторое время молчал, решая, стоит ли говорить о своих планах с мессере Леонардо. Чтобы скрыть затянувшуюся паузу, он отпил вина. Наконец желание выяснить обстановку перевесило осторожность.

— Думаю, для вас не секрет, что нынешнее правительство Флоренции очень слабо, — сказал он. Губы его скривились в едва заметной усмешке. — Многие сочли бы меня предателем, если бы я решился высказать свои мысли вслух. Однако правда в том, что такой государь, как Борджиа, был бы идеальным для нас. Он умеет держать народ и армию в повиновении. Кроме того, он на долгие годы оградил бы нас от других посягательств. Мало кто сравнится с ним в умении вести политику. Это понимаю не только я. Предположим, что некоторые люди желали бы падения Синьории и воцарения монарха. Но не Медичи, довольно с нас Пьетро Безмозглого, а Борджиа. Вы знаете его лучше. Скажите, как по-вашему, можем ли мы прийти к соглашение с ним?

Леонардо вздохнул. Лицо его выразило усталость и скуку.

— Невозможно предугадать, как он поступит, — да Винчи покачал головой, один светлый локон упал на лоб. — Вы знаете, как ему достался этот замок? Герцог Монтефельтро тоже думал, что он сможет воспользоваться силой Борджиа в личных целях. Он предложил ему свою армию и беспрепятственный проход через Романью. Взамен он хотел получить часть соседских земель и долги с аббатства Санта-Мария дель Фьоре. Борджиа принял его гостеприимство, вошел в замок, а затем предложил хозяину быстро убраться, пока он не передумал. И герцог ничего не смог сделать, ведь перед этим он собственными руками отдал свою армию Чезаре. Гвидобальдо и его семья бежали отсюда в чем были. Им даже не позволили взять припасы или смену платья.

Макиавелли насупился.

— Неужели нет средства убедить его держать слово? — спросил он.

Леонардо откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе.

— Все будет зависеть от того, насколько его цели совпадают с вашими. Если вы хотите государя — вы его получите. Но не ждите ни милости, ни пощады. Ваша жизнь стоит для него ровно столько, насколько он считает ее полезной. Скажу больше, друг мой, — Леонардо пристально взглянул на собеседника. — Вы сейчас в большой опасности. Значительно большей, чем можете себе представить. Я поселил вас в свои покои не столько оттого, что не нашел другого места, сколько из желания дать вам защиту на эту ночь. От того, придет Чезаре к соглашению с Медичи или же епископ сумеет расстроить их союз, зависит ваша жизнь.

Мессере Никколо нервно рассмеялся и махнул рукой, будто эта мелочь совсем не волновала его.

— Их тайные предложения, похоже, вообще никогда не были тайной. Два месяца назад Пьетро Медичи делал их Сеньории. Мол, стоит нам снова избрать их единоличными властителями Флоренции и вернуть все добро их отца, Лорен-цо Великолепного, как они тут же явят чудо. И будто бы после этого чуда Флоренция станет святее Ватикана. Ха! Я-то думал, он откажется от своей безумной авантюры с христовой картой. Видно, Господь и вправду сильно на него гневается, — издевательски заметил Макиавелли, — лишил сначала власти, потом денег, а теперь еще и разума. Знаете, он становится похожим на Иова Многострадального. Если бы его брат — кардинал Джованни Хитрозадый — не стоял во главе папского гарнизона в Болонье, Пьетро и на порог бы пускать перестали со всеми его предложениями.

На лице Леонардо заиграла та самая загадочная улыбка, что так притягивала Макиавелли.

— И что же это за предложение? — спросил он. — Должно быть, я единственный человек в этом замке, который еще ни разу не слышал о христовой карте.

В его ровном скучающем голосе даже появились нотки любопытства.

Неожиданно для себя самого Макиавелли почувствовал, что краснеет от удовольствия. Он понял, что безумно обрадовался возможности привлечь внимание мессере Леонардо, и от стыда за эту радость покраснел еще больше. Что с ним, в самом деле?

— Это… — Макиавелли замялся.

Обычное красноречие изменило ему! Такого с ним не случалось давным-давно.

— Это… Сущая глупость… Они обещали явить нам живого Бога. Устроить второе пришествие.