— Фу-у-х… — громко выдохнул он.
Это была кошка. Черная, гладкая, со злыми желтыми глазами. Настоящая маленькая пантера.
— Черт побери, Франческо, сколько раз я просил не приводить сюда это животное! — разозлился Юлий. — Оно меня до смерти напугало!
Папа прошел через длинный коридор. На его кровати вальяжно развалился черноволосый мужчина с удивительно красивым, правильным лицом. Он был высокого роста, но при этом гармонично сложен. Плотно облегающая темная одежда обрисовывала атлетическую фигуру. Если бы не глаза и мимика, об этом мужчине можно было бы сказать, что он — воплощенная красота.
Глаза у него были черные, большие и продолговатые, с густыми ресницами и тонкими, плавными бровями. Они блестели и лихорадочно перебегали с одного предмета на другой. Четко очерченные яркие губы постоянно кривились, причмокивали, жевали.
— Ты меня звал? — фамильярно спросил он папу, откидываясь назад на подушки и скрещивая вытянутые ноги.
На секунду лицо его перестало двигаться и застыло. Так оно казалось верхом совершенства, а проникновенный взгляд бездонных черных глаз завораживал.
—
Молодой человек зашелся таким диким, истерическим смехом, что папе на секунду стало страшно.
—
Глава XXXV
ТРАПЕЗНАЯ
— И куда мы теперь? — спросил я, когда мы с Диком вышли из здания миланского аэропорта.
— В трапезную, — ответил Дик.
— В трапезную? Ты проголодался?
Дик рассмеялся и жестом подозвал такси.
— Санта-Мария делла Грацие, — крикнул он.
— Santa Maria della Grazie! — весело отозвался водитель желтой «Alfa-Romeo». — Santa Maria della Grazie! Prego, signore! Prego![8]
Мы забрались на заднее сиденье машины.
— Дик, откуда ты знаешь, куда ехать? — удивленно спросил я.
— На марке — Леонардо, на штемпеле — Милан. Куда еще ехать, если не в Санта- Мария делла Грацие?
Я посмотрел на Дика с еще большим недоумением.
— «Тайная Вечеря»! Величайшая картина Леонардо! — рассмеялся он. — Она на стене монастырской трапезной Санта-Мария делла Грацие.
— Leonardo! Leonardo! Santa Maria della Grazie! — подхватил водитель и залопотал что- то на итальянском языке.
— Ты понимаешь, что он говорит? — шепотом спросил я у Дика.
— Он говорит, что мы правильно сделали — приехав в Милан, сразу направились в Санта-Мария делла Грацие.
— И почему же?
— Потому что фреска Леонардо святая и чудотворная, хотя Папа так и не считает, — продолжал переводить Дик, то и дело вставляя в монолог водителя слова «си», «грацие» и «даккордо». — Во время второй мировой войны англичане бомбили Милан.
— А почему папа не считает ее чудотворной, раз такое дело?
— Автор картины — слишком противоречивая фигура, — печально улыбнулся Дик.
— Из-за гомосексуализма? — этот вопрос вырвался у меня сам собой, и я почувствовал себя ужасно неловко.
— В Средние века считали, что у Леонардо сговор с Дьяволом, слишком он опередил свое время, — ответил Дик.— А потом выяснилось, что он якобы был магистром Приората Сиона, каббалистом… В общем, есть на него досье в Ватикане.
Мне вдруг стало холодно. Я запахнул полы куртки и сложил руки на груди. Дик продолжал говорить с таксистом. Под звуки их голосов, ловя краем глаза пейзажи пригородов Милана, я и задремал.
— Si puo' pagare in dollari?[9] — расслышал я сквозь сон.
— Grazie, arrivederci![10]
— Просыпайся, приехали! — Дик потянул меня за рукав.
Я открыл глаза и, еще плохо соображая, выбрался из машины. Прямо перед нами высилась внушительная стена из красного кирпича.
— Пойдем! — позвал Дик. — Таксист сказал, что билеты надо предварительно заказывать, но попробуем что-нибудь придумать.
Мы пересекли небольшую площадь перед монастырем и зашли внутрь. Дик о чем-то долго разговаривал с девушкой за стеклянной перегородкой музейной кассы. Он активно жестикулировал, время от времени показывая в мою сторону. Они смеялись, потом лицо девушки стало серьезным…
— Вот! — Дик с удовольствием продемонстрировал два билета. — Сказал, что ты не можешь из Милана улететь — боишься в самолет садиться.
— И она поверила?
В ответ Дик только повертел у меня перед носом билетами.
— Но придется подождать. Запускают по двадцать пять человек каждые десять минут.
Мы вышли на улицу и расположились на каменных скамейках, стоящих вокруг высоких цветочных клумб.
Глава XXXVI
ФРАНЦУЗЫ
После нелепой, трагической гибели Пьетро Медичи Джулиано еще глубже погрузился в свои мистические опыты. Отведенные ему покои он превратил в нечто среднее между алхимической лабораторией и языческим храмом.