— О голоса клана! Все вперед! Я позволяю всем испить этой радости!
Все воины клана кинулись к рогу с жидкостью, всем захотелось испытать то же, что испытал вождь. Кубок пошел по кругу, пили все. Каждый содрогнулся от страшной боли, и у каждого боль сменилась диким экстазом, неистовой радостью.
Каждый стал сильнее — и глаза засветились жутким алым огнем.
Чернорук наблюдал, мрачнея. Когда последний из Песни Войны выпил, верховный схватил рог и заревел:
— Теперь я!
Глотнул вволю и замер, схватившись за шею.
Но молчал все время, пока черная магия творила свое дело. Сбросил броню, и все увидели, как вздуваются, бугрятся растущие под гладкой зеленой кожей мышцы. Когда, наконец, поднял голову, глаза пылали кроваво. Махнул сыновьям — Ренд с Мэймом, бесцеремонно распихивая прочих, пошли к отцу. За ними нерешительно двинулась и Гризельда, но Чернорук лишь рассмеялся и рявкнул: «А ты куда?» Та отшатнулась, будто от удара. Дуротан, всегда ей сочувствовавший, вздохнул с облегчением. Верховный хотел унизить единственную дочь, а взамен преподнес ей величайший подарок. Чернорук подозвал Оргрима:
— Друг, выпей со мной!
Даже сейчас, когда лучшего, старейшего друга звали выпить погубительное проклятие, Дуротан слова не мог вымолвить. Но, к счастью, и не понадобилось. Оргрим склонил голову.
— Вождь мой, я не приму эту славу и силу. Я — всего лишь второй после тебя, я не стать первым.
Какое счастье, удача, радость! Хоть Оргрим и не знал известного Дуротану, но видел происходящее с хлебнувшими зелья. Оргрим умел сложить два и два и ценил свою душу слишком дорого, чтобы разменять на силу, увечащую тело и заставляющую глаза пылать жутким огнем.
Теперь и прочие вожди кланов выстроились в очередь, торопясь получить благословение, так преобразившее двух сильнейших и наиболее уважаемых вождей. Дуротан не двинулся с места.
Дрек'Тар подошел, прошептал: «Вождь, разве вы не хотите благословения?»
— Нет! — Дуротан затряс головой. — И я не позволю пить это никому из моего клана!
— Но… Дуротан, оно ж дает силу, дает мощь! — Дрек'Тар заморгал, озадаченный, — Это же глупо — не принять такое!
Дуротан покачал головой, вспоминая письмо.
Поначалу ведь сомневался, считал ловушкой — но теперь сомнений не осталось.
— Совсем наоборот: глупо было бы принять, — сказал тихо и, когда бывший шаман было запротестовал, глянул сурово — и Дрек'Тар умолк, недовольный.
Непрошеные, неожиданные всплыли в памяти слова пророка Велена: «Мы не захотели продавать наш народ в рабство и за то были изгнаны».
Дуротан чуял: если испить из кубка, лишишься собственной воли. Гул'дан повторял дела вождей народа, теперь называющегося дренеями, — он продал свой народ в рабство. История повторяется: теперь уже Дуротан защищает доверившихся от предавших народ вождей. Возможно, клан Северного Волка вскоре станет кланом изгнанников — но это неважно. Важно то, что сделан правильный выбор.
Посмотрел вокруг: уже все вожди выпили, остался он один. Время пришло — и от ответа вождя зависит жизнь и смерть клана Северного Волка.
Гул'дан подозвал жестом и возгласил:
— О, могучий Дуротан, герой Тэлмора! Выпей же с прочими вождями! Испей вволю!
— Нет, Гул'дан, я не выпью, — ответил Дуротан, стараясь, чтобы голос оставался спокойным и ровным, а лицо — безучастным.
В неровном свете факелов заметил: веко Гул'дана дернулось.
— Отказываешься? Считаешь себя лучше прочих? Думаешь, тебе не нужно благословение?
Прочие вожди хмурились, дышали неровно, будто после долгого бега. Дуротан на подвох не поддался, ответил спокойно:
— Это мой выбор.
— Возможно, другие в твоем клане выберут иначе, — проговорил Гул'дан.
Повел рукой, будто обнимая всех Северных Волков, приглашая:
— Позволишь ли пить им?
— Нет. Я — их вождь, и я выбрал.
Гул'дан сошел с обсидианового бруса, подошел к Дуротану вплотную, прошептал на ухо: «Что ты узнал? Откуда?»
Несомненно, хотел запугать, но вместо того обнадежил. Значит, боялся Гул'дан, чуял угрозу, и расправиться с неугодным решил не убийцей в ночи, а унижением перед всеми. Тем подтвердил правдивость того таинственного послания и дал понять, что не имеет представления о его авторстве. А значит, Дуротан сможет выжить и сам, и спасти клан. Ответил столь же тихо: «Я знаю достаточно. И ты никогда не выведаешь, как я узнал».
Гул'дан отшатнулся, распялил губы фальшивой улыбкой.
— О Дуротан, сын Гарада, ты сделал важный выбор. Отказ от благословения влечет за собой определенные… последствия.
Дуротан не ответил на угрозу.
Конечно, Гул'дан не оставит непокорства, отомстит — но сегодня о его интригах можно не беспокоиться. Сегодня у него другие заботы.
Гул'дан снова шагнул на камень, закричал толпе:
— Все пожелавшие благословения могучего Кил'джедена — благословлены! Это место теперь для нас священно, здесь мы стали куда большим, чем просто орками. Здесь мы родились заново!
Эта могучая гора — трон Кил'джедена. С нее он наблюдает за нами, благословляет нас на труд, очищающий нас, делающий еще сильнее, умножающий все самое лучшее в нас!
Отступил, кивнул Черноруку. Блики пламени плясали на броне вождя, и ярче их пылали глаза.
Верховный поднял руки и закричал:
— Сегодня мы совершим великое! Сегодня мы атакуем последнюю крепость врага! Мы разорвем их, мы омоемся их кровью! Мы превратим улицы их столицы в страшнейший кошмар! Кровь и небо! Победа будет за нами!
Дуротан слушал, не веря ушам. Сегодня? Ведь даже не обсудили план нападения! И речь не про деревушку, не про окраинный городок — про столицу всех дренеев, последнее убежище! Им больше некуда деваться, они будут драться, как загнанные в угол звери.
Правда, Чернорук приказал заранее построить огромные осадные машины, но куда их передвинули, непонятно. Это внезапное решение напасть — безумие чистейшей воды.
Глядя на спешащих, толпящихся существ с глазами как крошечные алые огоньки, понял: безумие — то самое слово. Выпившие из кубка сошли с ума.
Гром Адский Крик танцевал у огня, размахивая мускулистыми теперь руками, запрокидывая голову, и отблески плясали по его гладкой коже, когда-то смуглой, а теперь зеленой. Дуротан с омерзением и ужасом смотрел в пылающие алым глаза, так похожие на глаза призванных чернокнижниками тварей. А ведь гнусная зелень, сперва отметившая кожу чернокнижников, поползла уже и на кожу Дуротана, и на кожу той, кого он любил больше
