– Ты говоришь «до свидания» и стоишь на месте.
– Я подвернул лодыжку, – соврал Леви.
– Ты не хромал, когда входил в холл. Где ты прятался? – спросила она.
– Прятался? – переспросил Леви, прикидывая, не начать ли ему снова извергать гнев, как в фойе, когда она в первый раз обвинила его в приставании.
– Я вернулась сразу, как только вспомнила про книги. Их на столе не было и твоих тоже.
– Даже не знаю, как это получилось, – смутился Леви. – Я сидел и занимался все это время.
– Значит, я что-то напутала. Спасибо, мистер Леви. До свидания. – Она закрыла дверь.
– За стойкой библиотекаря, там я прятался, – ответил Леви из коридора.
Она открыла дверь, пристально взглянула на него.
– Почему?
– А больше негде было спрятаться.
– Нет, зачем ты вообще прятался?
– Ну, не хотел, чтобы ты видела, как я ограбил тебя.
– Тебе и сейчас неудобно?
– Да. Очень.
– Поэтому ты потеешь?
– Отчасти. Я бежал сюда бегом. Я всегда бегаю.
– Ты всегда преследуешь людей, которые садятся за твой стол в библиотеке? Это у тебя что – навязчивая идея?
Леви покачал головой, кивнул, пожал плечами, опять кивнул.
– Просто ты хорошенькая. – Не то он опять сказал, понял Леви, когда произнес эти слова.
– Ну и что, я ведь не виновата в этом.
– Знаешь, не могу я как-то распространяться насчет твоей красоты, я тебя совсем не знаю, может, ты просто кукла набитая, зачем мне врать тебе?
– Но ты хочешь узнать меня?
– Да, мэм.
– Потому что я хорошенькая?
– Да.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать пять.
– Ты всегда так неуклюж с женщинами?
– Как-то не получается...
– Мне тоже двадцать пять, а тебе, может, лет через десять исполнится двадцать шесть. Я работаю сейчас сиделкой, и у меня нет времени.
Но я бы сделал тебя счастливой, хотел сказать Леви. Потом он подумал: слушай, олух, не скрывай такие мысли, скажи ей, терять нечего.
– Знаешь, я бы сделал тебя счастливой.
Она удивилась.
– Да, это правда, – быстро заговорил Леви, – я все разузнал о выхаживании больных. Я способный, и мы часами болтали бы о разных перевязках...
Она рассмеялась.
– Мы ведь еще увидимся? Ну скажи «да»!
– Нельзя так выпрашивать...
– Я не выпрашиваю, черт побери. Я лучше всех окончил колледж, я шел впереди в группе стипендиатов Родса, милая. Люди с таким прошлым не выпрашивают ничего у глупеньких курящих сиделок. Разве сиделки курят? Если ты не видишь разницы между выпрашиванием и мольбой, со мной у тебе ничего не выйдет.
– Если я соглашусь встретиться еще раз, ты заткнешься?
Моя берет, подумал Леви. Вот это да! Он быстро кивнул.
– Ну ладно, – сказала она, помолчав. – Ладно. Мы с тобой встретимся. – И потом вдруг провела пальцами по его щеке. – Но ничего хорошего из этого не выйдет.
– Кто знает, – Бэйб посмотрел ей в глаза. Она казалась печальной и от этого стала еще краше.
Эльза потерла ладонью его щеку.
– Я знаю, – мягко ответила она.
* * *
Оставшись одна, она выкурила сигарету, потом другую. Потом взяла трубку телефона и позвонила Эдхарду.
– Он ужасно милый, – произнесла она, – наивный и очень добрый.
Некоторое время она молча слушала.
– Извини, что голос звучит утомленно. Нет, ничего, я просто устала.
Опять молчание.
– Да, можно сказать, он счел меня привлекательной.
Молчание.
– Сколько у меня времени?
Долгое молчание.
– Я постараюсь. – Она закрыла глаза. – Если повезет, через неделю он будет любить меня.
8
Бэйб достал свой старенький «ремингтон» и принялся печатать.
"Док? Это я, лучше присядь. Присядь, это важно, у меня невероятное, тяжелое к тебе дело. Ты уже подумал, бой ты мой, опять я влюбился, еще раз по уши втрескался.
Точно.
Док, Док, не знаю, с чего начать.
Начни с передних зубов, расскажи, как ее череп, покрытый редкой растительностью, поблескивает при луне.
Не угадал.
Нормальные зубы и волосы? Странно. У последней перьев было не больше, чем у гусеницы. Гм-мм. Значит, нет сисек, но великий ум. Или, может, три сиськи и великий ум? Так?
Не так, и пошел к черту!
В школе она, наверно, была защитником в хоккейной команде. Икры, как у Бронко Нагурски, плечи, как у Лэрри Кшонки, но фигура в общем красивая от физических упражнений.
Заткнись и слушай. Я знаю ее чуть больше недели, и каждый раз, когда я захожу за ней, я схожу с ума. С каждым днем она все потрясней, нежнее, божественнее, совершеннее, безупречнее, идеальнее, утопичнее, превосходнее, безукоризненнее.
И я в своем уме.
А то я могу сводить тебя к психиатру.
А теперь о ее недостатках: зовут ее, как ни прискорбно сообщить, – Эльза Опель.
Это ничего, я как-то ездил на машине, которая тоже звалась «опель».
Она моего возраста, швейцарка и сиделка...
Это не так страшно, а если бы она была стюардессой?
Она без недостатков. Потрясающая! Всю жизнь я пускал слюни, глядя на подружек моих
