и положив руки на подлокотники кресла.
— Перестаньте, сэр. Ответ вам прекрасно известен. Они являют собой пример журналистики наихудшего образца.
— Читатели восьми стран не согласятся с вами, сказал Макларен. Он все еще улыбался, но подбородок его воинственно выдвинулся вперед. — Общий ежедневный тираж газет, входящих в организацию Макларена, превышает семь миллионов экземпляров. В мире нет ни одной издательской группы, которая могла бы похвастать таким тиражом. А многим из них принадлежит большее число газет, чем мне. Я знаю, чего хочет публика, и тиражи это доказывают.
— Это доказывает лишь то, что публика или по крайней мере часть ее желает видеть полногрудых дам в дезабилье и читать статьи на три страницы о похождениях и грехах теле- и кинотусовки, — сухо заметил Вульф.
Макларен, проигнорировав слова Вульфа, продолжил атаку:
— Что же касается вашего замечания о том, что мы ни разу не получили Пулитцеровской премии, то вам должно быть прекрасно известно: премия каждый год присуждается одним и тем же газетам. Не имеет значения, какой материал они представляют.
— Разве не может быть так, что эти газеты постоянно работают лучше остальных? — негромко спросил Вульф.
— А… — отмахнулся Макларен. — Все дело в том, что я не вхожу в группу издателей и редакторов, объединенных старинной дружбой и раздающих награды один другому. Мы не получали Пулитцеровских премий как по этой, так и по иной, более фундаментальной причине. Мы ни разу не выдвигали своих материалов на конкурс. Я не испытываю никакого почтения к этим премиям и неоднократно заявлял об этом публично.
Вульф прикрыл глаза и произнес:
— Мистер Макларен, пока вы еще не контролируете «Газетт». В противном случае вас бы здесь не было. Сомневаюсь, что вам вообще удастся приобрести это издание.
Макларен было задумался, но тут же расслабился и заявил с ухмылкой:
— Ничего вы не знаете, а просто ловите рыбку в мутной воде. Это уловка — и достаточно очевидная, — чтобы выведать, какая доля акций переходит ко мне. Не сомневаюсь, что она наняла вас для этого.
— Она?
— Бросьте, Вульф. Не изображайте из себя инженю. Наивность вам не к лицу. Мне известно, что Хэрриет Хаверхилл посещала вас сегодня. Не важно, как я об этом узнал. Будь я проклят, если предстану обнаженным перед своими врагами.
— «Генрих Восьмой», — заметил Вульф.
— Рад, что вы на ты с Шекспиром, — одобрительно сказал Макларен. — Конец третьего акта. Бедный глупый кардинал Вулси обращается к своему слуге Кромвелю. Итак, я не намерен повторять ошибку Вулси. Желаю вам спокойной ночи, сэр, — сказал он, поднимаясь с кресла. — Кроме того, хотел бы, чтобы вы подумали о предложении стать нашим обозревателем. Это была бы прекрасная находка для нас обоих.
Вульф бросил на него сердитый взгляд, но все же промолчал.
Я проводил гостя до выхода и придерживал дверь открытой, пока он спускался вниз к «линкольну», в котором Джордж, видимо, все еще зализывал свои раны.
— Легендарная личность становится все легендарнее, — сказал я, вернувшись в кабинет. — Вначале «Шестьдесят минут», и вот уже известный всей стране обозреватель. Теперь вам надо появиться в шоу Джони Карсона, и новых вершин для штурма не останется. Вперед, Йакокка!
— Сделайте же что-нибудь со своим лицом, — проворчал он. — Вы похожи на трущобного скандалиста.
Я совсем забыл про свою щеку, и теперь направился наверх, чтобы привести ее в порядок.
— Арчи! — остановил он меня.
— Да, сэр.
— Вам приходилось раньше вступать в схватки?
— Так точно, сэр!
— Ну и как?
— Эта оказалась короче предыдущих, — ответил я, стараясь выглядеть в меру скромным. — Я силен потому, что правильно питаюсь, хорошо сплю и имею чистые помыслы.
Он попытался изобразить скептицизм, но выдал себя тем, что складки на его щеках углубились, а это означало довольную улыбку. Я решил, что сейчас он скажет: «Удовлетворительно». Однако Вульф взял себя в руки и потянулся за книгой.
— Спокойной ночи, — сказал я и поднялся в спальню. Увидев свое отражение в зеркале, я понял, что вид мой не способствует поднятию духа. Я промыл рану, заклеил ее пластырем и рухнул в постель. Как моя голова коснулась подушки — я уже не успел почувствовать.
Глава 8
В последующие два дня я нервничал и не находил себе места, однако позже, когда я рассказал Вульфу о своем беспокойстве, тот пожал плечами.
— Только сейчас в ретроспективе вам кажется, что вы чувствовали приближение трагедии, — сказал он. — Вы слишком импульсивны и непосредственны для того, чтобы обладать, если так можно выразиться, даром внутреннего прозрения. Интуиция — дитя интроспекции, а вы, совершенно определенно, не одарены последней.
Я подумал, не стоит ли выступить с опровержением, но для этого мне следовало заглянуть в толковый словарь, чтобы понять смысл некоторых слов, и от спора пришлось отказаться.
Верит он или нет, но весь четверг и всю пятницу меня одолевали дурные предчувствия. В доме из бурого известняка не происходило ничего такого, что могло бы их оправдать. Все было как обычно, если не считать графина с апельсиновым соком, выскользнувшего из рук Фрица и разбившегося об пол. Вульф ни на йоту не отступал от своего расписания. Он нянчился с орхидеями, читал, пил пиво, заполняя промежутки приемами пищи. Было еще несколько телефонных звонков по поводу письма в «Таймс», но ни один из них недостоин специального упоминания.
Правда, в четверг игра в покер не состоялась. Сол работал где-то в Нью-Джерси, и дело задержало его за полночь. Тем не менее я нашел себе занятие вне дома. Скула моя выглядела почти нормально, и Лили позволила мне затащить ее на стадион, где «Метс» разгромили «Кабз». Самое приятное во всей игре заключалось в том, что она закончилась рано, и мы еще успели потанцевать в «Черчилле». Большую часть утра пятницы я работал над корреспонденцией Вульфа, включая отсылку ежемесячного чека одному из его кузенов в Черногорию и составление банковского баланса. Самым захватывающим событием дня оказалась стрижка, мой парикмахер Чарли болтал о том, почему частные автомобили не следует допускать на Манхэттен.
В пятницу вечером Лили и я отправились поужинать к «Рустерману»; это была компенсация за то, что я затащил ее накануне на стадион. Вообще-то я ничего не имел
