дуче. В руках у Дзанибони была винтовка с телескопическим прицелом. Бывший депутат был схвачен полицией за несколько минут до покушения. Вообще-то покушение это было инспирировано неким Квалья, полицейским провокатором, сумевшим втереться в доверие к Дзанибони. И Дзанибони приговорили к тридцати годам тюрьмы. Он вышел на свободу через 17 лет — уже после падения Муссолини.
Засим 7 апреля 1926 года на жизнь дуче покушалась некая Вайолет Гибсон, англичанка (или ирландка), шестидесяти двух лет от роду. Позднее ее признали психически неуравновешенной. Дуче сходил по лестнице дворца, когда раздался выстрел. Пуля слегка оцарапала ему кончик носа. И вскоре он вновь появился перед толпой — с громадной нашлепкой из липкого пластыря на носу. И несколько дней спустя дуче написал: «Пистолетные выстрелы смолкают, Муссолини остается».
А 11 сентября 1926 года последовало новое покушение. Лючетти, анархист, прибывший из Парижа, бросил бомбу в машину Муссолини. Бомба отскочила назад и взорвалась, после того как автомобиль проехал. Пострадавших не оказалось. Лючетти был сослан на каторгу.
Личная честность его вне сомнений — он хотел освободить Италию от Муссолини. Но в Париже его окружали люди, причастные к фашистской агентуре, и он явился слепым и безвольным орудием в их руках. Среди этих людей был Ричотти Гарибальди, выдававший себя за антифашиста. Французы вскоре арестовали его как платного агента Муссолини.
Последнее — четвертое по счету — покушение произошло в Болонье 31 октября 1926 года. И носило оно самый таинственный характер.
Открытая машина тихо катится по улицам Болоньи. Дождь цветов низвергается из распахнутых окон домов. Толпа затопила тротуары. «Эйя, эйя, алала!» — вопит она. И тут раздается выстрел. Дуче втиснулся в сиденье. Машина останавливается. «Он в меня не попал!» — кричит диктатор. Машина едет дальше. Дуче спокойно улыбается. А несчастного злоумышленника толпа фашистов буквально разрывает в клочья!
Кто же покушался на священную особу самого Бенито Муссолини? Пятнадцатилетний подросток — Антео Дзамбони. На трупе его обнаружено четырнадцать ножевых ран, одна пулевая, а затем были обнаружены и следы удушения.
Но несчастный мальчуган не стрелял, да и не собирался стрелять. Приметы его не совпали с приметами покушавшегося, как их описал сам Муссолини (ибо полиция допрашивала и его). Дзамбони и одет был иначе, да и попросту стоял не с той стороны машины, с какой, по словам дуче, стоял неведомый злоумышленник. Есть предположение (и, видимо, имеющее под собой самые веские основания), что фашисты сами инсценировали покушение. Был создан предлог для вступления в силу целой серии чрезвычайных законов. И законы эти посыпались как из рога изобилия.
Вот в каком порядке появлялись эти «чрезвычайные законы» — итальянское «леджи фашистиссиме» лучше передает эмоциональную окраску этих драконовских постановлений:
31 декабря 1925 года — уничтожение свободы печати.
31 января 1926 года — предоставление правительству права устанавливать юридические нормы.
6 ноября 1926 года — издание закона о полиции и о создании ОВРА — фашистской охранки.
12 ноября 1926 года — восстановление смертной казни.
15 ноября 1926 года — создание Особого трибунала по охране безопасности государства.
Законы эти были предложены правительством и скоропалительно, без всяких дебатов, утверждены парламентом.
На основании этих законов все антиправительственные газеты и партии были запрещены. Был установлен институт принудительного выселения для политически неблагонадежных — ссылка без судебного разбирательства. Был введен политический суд, как две капли воды напоминающий военно-полевой, и, естественно, постановления его обжалованию не подлежали. Этот суд был назван Особым трибуналом — Трибунале спечиале — основным его назначением было вселять страх в и без того уже робкие души. И эта цель была достигнута. Дуче добился покорности — кажущейся, призрачной, конечно, но внешне Италия производила впечатление притихшей.
Наказание за антифашистскую деятельность исчислялось десятками лет тюремного заключения (в тех радужных случаях, когда почему-либо не выносился смертный приговор). Нередко антифашистов приговаривали к пожизненному заключению. Такова была диктатура Муссолини — грубая, жестокая и ничем не прикрытая. И держался дуче на страхе, который он сумел вселить в души многих своих былых противников и еще большего числа безразличных и аполитичных обывателей. Держался он и на социальной демагогии. И на том, что он сумел обольстить какую-то часть итальянской молодежи; представить себя в ее глазах героем и спасителем отечества. И на оболванивании детей, школьников, на поспешном изготовлении из них малолетних фашистов.
Но все это время подспудная, подпольная, глухая борьба в Италии не прекращалась. Подавленные и разогнанные политические партии в конце концов начали собираться с силами. И величайшую роль в спасении Италии довелось сыграть партии рабочего класса — коммунистической партии.
Поздняя осень двадцать шестого года
Мы мало знаем о последних днях пребывания Антонио Грамши на свободе.
Этот пробел в какой-то мере заполняет глава из книги Джованни Джерманетто «Феникоттеро». Книжка эта вышла в свет впервые в русском переводе с авторской рукописи. Буквальное значение «феникоттеро» — краснокрыл, фламинго, — это кличка партийных курьеров.
Двадцать шестой год. Феникоттеро Джиджи приезжает в Рим из Милана. Он идет по городу. Он слышит речь Муссолини, только что возвратившегося из Болоньи, где на него было произведено покушение. Вернее, Джиджи не слышит, что именно говорит дуче, но хорошо видит его жесты и полицейские восторги окружающих. Милиция, карабинеры, полицейские усердно аплодируют. Завтра, думает Джиджи, вся печать будет передавать речь дуче, «сопровождающуюся многотысячными горячими овациями». Феникоттеро выбирается из толпы. Он уходит с площади. Направляется к Ватикану. По улицам дефилируют государственные служащие со своими семействами. По случаю счастливого избавления дуче от гибели их распустили. На улицах развеваются флаги. Проезжают грузовики. На них — горланящие фашисты. Настроение у них торжественное. Чиновники тоже настроены торжественно, почти как в папский юбилей. Праздничное настроение, однако, не распространяется на рабочие кварталы города. Фабрики продолжают работать. Не покладая рук работают и римские полицейские комиссариаты. Вовсю хлопочет и «Царица небесная» — римская центральная тюрьма. Джиджи входит в подъезд одного из домов, расположенного вблизи дворца правосудия. Это одна из нелегальных квартир. Там как раз находятся трое товарищей — двое парней и девушка-машинистка.
«Джиджи! — воскликнули все трое в один голос. — Что нового?» Товарищи обступили его. «Не знаю, как и добрался до вас. Железные дороги, вокзалы, улицы — все полно вооруженными фашистами». — «А как в Милане?» — «Редакции наши все разгромлены. Сан-Витторе набита товарищами. Нуччо, только что приехавший из Лугано, явился ко мне с разбитой головой и еще счастливо отделался. Вчера вечером Соборная площадь казалась кладбищем: ни души. И тишина!.. Фашисты взбешены. Дан приказ „бить“, и они бьют, бьют без разбора, так что в припадке усердия разбита не одна фашистская голова». — «Скорее иди к Грамши: он слышать ничего не хочет, когда просишь его спрятаться. С нами ругается, если мы не предпринимаем самых мелочных предосторожностей, а сам…» — озабоченно сказал один из товарищей. «Может быть, он и прав», — задумчиво возразил другой. Джиджи уходит в соседнюю комнату. И выходит из нее неузнаваемым. Он облачен в богатую ливрею с гербами знатного патрицианского семейства, — теперь он как бы перестал быть личностью, стал просто слугой. Еще немного поболтав с товарищами и сдав им материал, привезенный из Милана, Джиджи уходит. И товарищи думают: вернется ли он?
И вот феникоттеро Джиджи в ливрее и цилиндре, с корзиной для покупок на руке, идет по улицам части Рима, расположенной на правом берегу Тибра. Он входит в магазин: посетителей там нет. «Проходи сюда, — приглашает его хозяин к себе. — Есть новости?» — «В Милане все перевернуто вверх дном. Аресты, насилия, поджоги. Надо немедленно увидеть Антонио». — «Хочешь сам пойти к нему? Знаешь, его дом под надзором». — «Мне необходимо его видеть. Я переоденусь». И вот из колбасной выходит рабочий-газовщик, с ящиком инструментов под мышкой и в кепи с надписью «Газ». Он должен видеть Грамши. Антонио живет в
