разделаться, как только его засекут сидящие в кабине наблюдатели. Мало того — тут ему очень не нравилось. Стоило путешественнику отойти подальше от столицы — и слабый налет цивилизации испарялся; полудикие горцы да нищие крестьяне на худосочных, отвоеванных у трясины землях, или горстка рыбаков на побережье — вот и все население земель, лежащих вдали от крупных городов. Тэш надеялся, что дойдет до небольшого торгового порта, находящегося на юго-востоке; порт этот управлялся городским советом купцов и ремесленников, и кураторы, формально представлявшие высшую власть, туда не очень-то совались. Он не раздумывал о том, что будет делать дальше — поступит ли в наемное войско или завербуется матросом на корабль — в сущности, это не имело значения. Огромный чужой мир на деле обернулся для него просто ловушкой, крысиной норой, из которой не было выхода…
К вечеру Тэш устроился на ночлег, выбрав себе местечко посуше и настелив высохший тростник вместо матраса. Поужинав запасами, взятыми у рыбаков, он заснул. Долго спать ему, однако, не пришлось: он и сам не знал, что разбудило его посреди ночи, и какое-то время беспокойно ворочался с боку на бок на своей неуютной постели, когда услышал плеск воды и хлюпанье болотной жижи — все громче, отчетливей, и потом что-то громадное зашуршало в тростнике и осоке.
Тэша подбросило из его матраса. Вскочив, он разглядел в полной тьме (обе луны сегодня зашли рано) два слабо светящихся красных огонька. Они находились на уровне глаз взрослого человека, но человеку явно не принадлежали. Тело неизвестного создания полностью сливалось с темнотой, но Тэш видел, как эти огоньки медленно двигались вправо-влево, словно тварь поводила из стороны в сторону огромной головой. Расстояние между двумя алыми искорками тоже не понравилось Тэшу — оно было слишком большим. Выхватывая лучемет, он вскочил на ноги, и это движение словно послужило сигналом — тварь бросилась на него. Бросок был таким молниеносным, что, казалось, мог состязаться в скорости с вырвавшейся из лучевика стрелой пламени. Вспышка выхватила из тьмы разбухшую рогатую голову, огромную, будто вывернутую наружу пасть — все атрибуты дьявольского кошмара.
Пламя остановило тварь в воздухе — в прыжке. Она вскинулась, и Тэш увидел гибкое блестящее тело — сплошные мышцы, которые, сокращаясь, толчком выбрасывали тело вперед. Конечностей у твари не было.
Пламя обожгло ее, и она плюхнулась обратно в болото, зашипев, точно опущенный в воду факел. Лучевое ружье сработало на славу, но сухие плавни вокруг Тэша вспыхнули, точно горсть соломы. Дующий с моря теплый ветер разносил пламя все дальше и дальше, и наконец Тэш оказался перед стеной огня, оттеснившей его назад, к болотам, в самые гиблые топи. Задыхаясь, кашляя и закрываясь рукой от нестерпимого жара, он содрал с себя порванную полотняную рубаху и, намочив ее в липкой жиже, обернул вокруг головы. Дышать стало легче, но он чувствовал, что долго ему не продержаться — он уже стоял по колено в трясине и ощущал, как хлябь медленно расступается под ним. Что-то холодное и скользкое коснулось его ступни, но он не мог даже пошевелиться. Он уходил все глубже в трясину и в последнем отчаянном усилии цеплялся за жесткие стебли тростника, а они прогибались и выскальзывали из рук.
Внезапно он понял, что, кроме треска пожара и воплей потревоженных ночных тварей, он давно уже слышит какой-то звук. Судорожно задрав голову, он увидел зависший над ним геликоптер, ветер от его винтов относил пламя в сторону и, срывая с бурой жижи тонкую поверхностную пленку воды, швырял ее в лицо Тэшу. Люк геликоптера был открыт, и какой-то человек в полувоенном комбинезоне, высунувшись оттуда, спускал веревочный трап. Нейлоновая петля коснулась лица Тэша, и он, высвободив одну руку, продел ее в петлю и закрутил веревку. Подтянувшись, освободил другую руку и уцепился за перекладину. Человек, наблюдавший за ним из люка, убедившись, что Тэш закрепился, махнул рукой пилоту, и машина, приподнявшись, выдернула Тэша из трясины, словно пробку из бутылки с вином. Затем, по пологой дуге, геликоптер двинулся над горящими плавнями, и Тэш, раскачиваясь на трапе, наблюдал, как языки пламени бессильно пытаются достать его босые ноги. Наконец внизу отыскалась безопасная песчаная поверхность, и вертолет снизился. Тэш освободил занемевшую руку и спрыгнул на песок, но высунувшийся из люка патрульный многозначительно наставил на него оружие, которое держал в руке. Тэш счел за лучшее покориться судьбе и неподвижно стоял, глядя, как вертолет опускается на землю. Тот, однако, не сел на брюхо, а завис в полуметре от земли. Спаситель Тэша выразительно повел дулом своего оружия, приглашая Тэша внутрь. Тот подчинился.
Внутри было светло и сухо, стоял знакомый запах нагретого пластика и ионизации. Мягко светилась, поигрывая огоньками, приборная панель, а рация что-то неразборчиво хрипела на незнакомом языке. Пилот в наушниках и в шлеме сидел в кресле с высокой спинкой и даже не обернулся — он поднимал и разворачивал машину, а патрульный — высокий и непривычно бледный для этого мира яростного солнца — жестом велел Тэшу сесть в кресло. Похоже, местного языка — единственного наречия, на котором они могли бы общаться друг с другом, патрульный не знал. Тэш сел. Чувствовал он себя почему-то ужасно, голова горела, в ушах толчками шумела кровь. Патрульный, брезгливо сморщившись, внимательно осмотрел его и вдруг издал неразборчивый возглас. Ногу внезапно пронзила острая боль, и Тэш, с трудом напрягая странно задубевшую шею, взглянул вниз и увидел на щиколотке присосавшегося к коже ярко-пурпурного слизняка, стремительно увеличивающегося в размерах. Патрульный взял с панели какой-то металлический стержень, похоже разрядник, и ткнул им в слизняка. По телу Тэша пробежала судорога, но слизняк побледнел, сморщился и отвалился, а патрульный, поддев его разрядником, вышвырнул в полуоткрытый люк. Тэщ дрожал — его бил озноб и одновременно терзала жара. Патрульный, подойдя к пилоту, хлопнул того по плечу и, когда тот обернулся, что-то крикнул, перекрывая шум двигателей. Тэш видел, как пилот, переключив рубильник, говорит в микрофон, а его спаситель, порывшись в походной аптечке, достает шприц, чувствовал, как входит игла в сведенную судорогой мышцу плеча, но все это происходило точно во сне. Шум в ушах становился все громче, а глаза застилала багровая мгла, пока, наконец, он не провалился в благодатное беспамятство.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ДЖУНГЛИ
Животный мир джунглей. Географическая экспедиция сената, целью которой было определить пригодность для освоения и заселения обширных земельных площадей, лежащих к югу от цивилизованных областей, к сожалению, пришла к неутешительным выводам. Мы, как нам и было поручено, произвели картографическую съемку, однако весьма приблизительную, поскольку многие объекты можно рассмотреть только в воздухе, что, впрочем, тоже не всегда доступно из-за густого покрова тропического леса. Следует сказать, что, по сравнению с центральным плато материка, климат здесь исключительно влажный. По всем признакам в джунглях имеется разветвленная водная система, состоящая из одной или нескольких крупных артерий и мелких притоков, сетью пронизывающих джунгли на всем их протяжении. Удручающая, невыносимая влажность, жара и постоянные дожди делают климат джунглей неблагоприятным для жизни, и мы потеряли нескольких носильщиков и одного из картографов, господина Дюррана, заболевших какой-то новой формой тропической лихорадки, которая развивается и протекает на удивление быстро. Я подозреваю, что лихорадка эта была вызвана укусом одного из насекомых, каковых здесь множество, самых устрашающих размеров и разнообразных раскрасок. Следует опасаться также насекомых, пробивающих кожу жертвы и откладывающих личинки в тканях и внутренних органах. Личинки эти обладают, видимо, совокупным своеобразным разумом, поскольку поведение пораженного меняется, и он уже думает только о защите и процветании вида, к которому сам не принадлежит. Все его действия направлены исключительно на это. Так мы потеряли еще двух рабов-носильщиков, причем одного из них, увы, мне пришлось убить собственноручно, ибо он стал опасен для окружающих, пытаясь заразить этой странной формой паразита остальных членов экспедиции.
Надежды на то, что джунгли могут стать ценным источником пищевого сырья, в силу обилия и разнообразия растительных форм, также следует оставить. Одни и те же плоды могут быть совершенно безопасными и даже необычайно вкусными, не уступающими лучшим имперским деликатесам, а могут оказаться ядовитыми и привести к тяжелому расстройству желудка, либо, что еще хуже, ко временному умопомешательству. Съевшему такой безобидный с виду плод начинают мерещиться всяческие странные вещи, которые порой можно было бы принять за божественное откровение, не будь они столь ужасны и омерзительны.
Такое противоречие может показаться странным, .но я сам испытал нечто подобное и знаю, что говорю.
