сытная еда, самовар, игры в карты, на следующий день после обедни катанье на салазках с длинной- длинной, хотя и не очень крутой горы мне хорошо запомнились. Дружная была семья и многочисленная.
Когда мы уехали из Богородицка, тетя Саша еще долго переписывалась с матушкой. А потом батюшку избили близ церкви двое ломовских парней, он заболел нервным расстройством и умер. Семья переехала куда-то в другой уезд, и переписка оборвалась…
6
Помню приезд в Богородицк тульского архиерея. Он прибыл не на поезде, а в огромной карете, запряженной шестеркой лошадей попарно в дышло. Толпы людей, и наша семья в том числе, встречали его в поле между городом и Земледелкой. Когда он проезжал мимо, все кланялись ему в пояс.
Родители мои отправились на архиерейскую службу в собор, но вернулись разочарованные. Столько понаехало крестьян со всего уезда, такая масса толпилась народу, что в церковь родители не сумели попасть. Было решено пойти всей семьей в нашу Успенскую.
Я впервые попал на столь торжественное богослужение. Высокий, очень красивый и благообразный, с длинной седой бородой архиерей, стоя на специальном, воздвигнутом посреди церкви помосте, служил с большим чувством, молитвы произносил так, что я искренно молился и крестился. Его золотые одежды, золотая митра на голове, золото на ризах нескольких священников, дьяконов и мальчиков — все это благолепие захватывало, возвышало душу молящихся. А когда архиерей начал произносить проповедь, да не столь монотонно, как отец Евгений, а вдохновенно, то повышая, то понижая голос, да еще неожиданно стал декламировать стихи — 'Отцы пустынники и жены непорочны' и 'По небу полуночи Ангел летел', то все молящиеся, начиная со старушек и кончая взрослыми мужчинами, заплакали навзрыд.
И теперь, когда я беру томик Пушкина или Лермонтова и читаю про себя эти стихи, то всегда вспоминаю ту проникновенную архиерейскую службу моего детства.
Во время засухи 1921 года в Богородицк привезли чудотворную икону Божьей матери из села Грецова близ станции Узловая. Была она огромных размеров, квадратная, наверное, два на два аршина. Ее обносили вокруг всего города. Двое мужчин несли, их сменяли другие, а люди падали ниц прямо в дорожную пыль, и икону проносили над ними. И я с матерью так легли. Она приближалась к нам — Богородица с младенцем, к ней прижавшимся, огромные глаза Богородицы печально смотрели на толпу, я встал на колени, нагнулся, и икона прошла надо мной. Тысячная толпа собралась на городском выгоне, когда икону поставили на скамью и начали служить молебен о ниспослании дождя. С чувством глубочайшей веры все повторяли хором молитву, в которой были такие слова: 'Даждь дождь земле жаждущей. Спасе'.
А дождя не было.
Такие массовые стечения народа, прославляющего имя Божие, власти едва терпели, но тогда открытое преследование церкви еще только начиналось.
В связи с наступившим голодом правительство объявило реквизицию церковных ценностей. А в церквах, в том числе сельских, хранилось много серебряных сосудов и риз на иконах, в свое время пожертвованных верующими, были старинные, XVII века, предметы. Все это отбиралось под предлогом 'помощи голодающим'. 'Переплавим, отправим за границу и получим хлеб', — так убеждали газеты. А тогда газетам еще верили, как привыкли верить дореволюционной прессе. Эти реквизиции почти везде прошли спокойно, без волнений. 'Ведь для голодающих отдаем'. Будущие историки когда-нибудь дознаются, как проходила реквизиция церковных ценностей и куда на самом деле они пошли.
А историки современные много пишут о страшном голоде в Поволжье, где были случаи людоедства. Но и в средней России, в частности в Тульской губернии, тоже был голод. К осени 1921 года крестьянские закрома, не у всех, конечно, оказались опустошенными. На улицах появились нищие из деревень, базары опустели, побирались и некоторые жители города.
В нашей семье с конца 1921 года появился новый источник поступления подуктов…
7
Алька Бобринская и моя сестра Лина бросили учиться в Московском университете — то ли гранит науки оказался им не по зубам, то ли нужда заставила. Они поступили на службу в АРА. Что же это за учреждение?
Когда в Европе и в Америке узнали о засухе и о голоде в нашей стране, общественность всполошилась, многие деятели различных взглядов, видные капиталисты, а, также представители религиозных организаций подняли свой голос. Надо помочь, разумеется, не большевикам, а русскому народу. У нас принято считать, что капиталисты думают только о наживе. Огромные суммы пожертвований по всему свету, особенно в США, говорили о бескорыстии жертвователей. Так были созданы три международные организации помощи голодающим России. Американская называлась АРА — American Relief Administration. Во главе ее стоял Гувер, будущий президент США, кого наши современные историки вспоминают с особенной ненавистью; во главе европейской миссии стоял известный полярный исследователь Нансен, кого вспоминают, наоборот, с симпатией, называют гуманистом, третью миссию организовал также ненавистник Советской власти римский папа Пий XI. Будущие историки назовут точные цифры, какое количество продовольствия было отправлено в нашу страну.
Часть продовольствия оседала в Москве, основные грузы направлялись в Поволжье. Туда же поехало и сколько-то американцев, но двоих из них там съели, и остальные предпочли остаться в Москве и передавать продукты нашим властям, а также организовать столовые с бесплатным питанием. Жившие за границей русские вносили по десять долларов, и тогда их родственники, жившие в России, получали продовольственные посылки, стоившие по шесть долларов.
Лина и Алька, знавшие иностранные языки, были приняты на службу в АРА. Кроме денег, им ежемесячно выдавали по такой же посылке, которые они отправляли в Богородицк. Богатые родственники Трубецких — графы Хребтович-Бутеневы*[9] ежемесячно вносили по десять долларов в пользу семьи дяди Владимира, и он тоже стал получать обильные дары. Софья Алексеевна Бобринская также ежемесячно получала посылки. Бывший графский служащий, ставший проводником елецкого поезда, переправлял их из Москвы, а она раздавала нуждающимся.
Первая посылка, которую мать и я с торжеством провезли на салазках от почты до нашего дома по Воронежской улице, произвела в Богородицке сенсацию. Ящик, весивший пуда полтора, был из чисто оструганных досок, с крупными буквами на английском языке по бокам, с большим ярким американским флагом, наклеенным на крышке. Ящик привезли, Нясенька клещами и топором торжественно его вскрыла. Все заахали от восторга. На банках со сгущеным молоком были изображены пасущиеся коровы, на разных мешочках и коробках тоже красовались цветные картинки. Вытащили свиное сало, носившее звонкое название бекoн, муку крупчатку, метровой длины макароны, сахар длинными кусочками, рис.
К этому времена дедушка и бабушка переехали к нам и заняли место Лины отгородившись занавеской, а я жил вместе с няней Бушей в кухне за перегородкой. Она спала на месте Владимира, а я на сундуке. Дедушка продолжал писать для библиотеки свои аннотации, иногда и я ему помогал, читал присылаемые ему для аннотирования книги и пересказывал их содержание. А бабушка все ахала, ужасаясь растущим ценам, считая всё, что предпринималось властями, глупым или преступным. Она всё отрицала, и я однажды очень удивился, когда она предложила организовать встречу Нового, не то 1921, не то 1922-го года.
По вечерам мать или отец читали нам вслух, или бабушка с дедушкой рассказывали нам про свою молодость, про детство. Сколько интересных историй мы пропустили записать!
