Во время войны у одного оленевода умерла дочка. А потом решили в тундре не хоронить, хоть на тундровое кладбище перевезти. Съямдали, поехали, туман начался. Говорит, заблудились в тумане-то. Туман, закрытый туман! Короче, в устье Гусиной вышли они. Там корабль. У самого берега. Морской корабль. На корабле пушки. На морском корабле, говорит, все люди выстроились на задней палубе. Флаг немецкий. Говорит, очень близко были люди-то… Из-за мыса они видели… Недалеко от маяка они видели. Тогда маяки всем, даже врагам, трогать не положено было. Выстроились. Кричат. Туман, тихо было. В общем, съямдали они с этого места, и всю ночь ехали, и опять на то место, где девочка умерла, приехали. По кругу ездили. Говорит, пришлось, так похоронить. В тундре. Берег-то охранялся только со стороны Бугрянки да Васькиной, где корабли стояли. А что там возле северного берега делалось – никто не знает.
Теперь в телогрейках все ходят. А раньше все в пимах ходили. Да не то, что в пимах. Раньше же штанов не было, даже во время войны редко бывали. Меховые штаны из оленьей шкуры носили. Рубашек не было. Таких, чтобы носить-то. В жару малицу снимет, подпояшет и все, а штаны уже выворачивает вверх шерстью, чтоб ноги не потели. Пимы надевает без липтов, чтобы тоже ноги сильно не потели…
Отец у меня поздно приехал с тундры-то. Он промышлял. Да дрова возил. В сколу, в больницу. Дрова привезет, сдаст. И промышлял. И только в 62-м году он приехал. В меховых штанах тоже… Как Никита Тимофеевич – эти штаны-то вывернуты, из шкуры сделаны, так ходил.
Раньше – давно это было – большое собрание артельное было, серьезное собрание. В общем, заведующий факторией был, председатель артели, сельский совет… Спрашивают: чего надо? Народ говорит: носоки нам надо! Мужики просят. Носоки, носоки нам надо для охоты. Зав. факторией поехал – носков привез столько много, что на всех хватило. А они говорят: где носоки-то? Оказывается, они не носки, а «носоки» просили – эти, готовые-то гарпуны для промысла морского зверя. Нерпу-то гарпунить по-ненецки гарпун «носок» называется… А они носки привезли…
Звероферма была. Песцов голубых с Архангельска привезли. Году в пятьдесят шестом ли… А закончилась где-то в шестьдесят втором… В этих годах, в общем, после шестьдесятых. Ликвидировали. Она себя не оправдывала. Корма много, там хромых оленей забивали, падаль привозили с тундры, рыбой кормили, камбалой, да всякой сайкой, да мясом морзверя. Но они некачественные стали получаться. Голубые песцы. Некоторые бывает – скура нормальная, а хвост лезлый. Там сколько было людей. Но она не оправдывала почти затрат. Все равно как с коровами. Тоже так же. Недавно это было. Завезли, сено тоже с Архангельска привозили; прессованное сено… Хотя тут можно было… Травы навалом… Косить-то можно было, трава хорошая… По ложбинкам, опять не везде… Ведь на той земле, на канинской, в Пёше, что ли, стадо-то есть, так даже склоны косили…
При хорошем хозяине можно было бы все устроить – навес сделал летом, и туда, чтобы дождь не мочил, в сусылку, стобы обсохло – потом собирать.
Силосовать можно было бы – башню поставил железную…
Сейчас работать не хочет никто.
Как было? Подёнку ставили. Потом директор говорит: давай, по расценкам, сдельно будем делать. Объяснишь людям что и как – а то когда подёнка, некоторые даже не стараются, лишь бы выйти, да. Потом я объяснил: все это надо так. Что сделаете, то и получите. У меня люди как звери работали. После меня опять на подёнку пошли. Лень было, что ли, эти наряды закрывать? Наверно, лень было. Скорее всего. Оно и бригадиру проще и рабочим проще, а дела нет.
А вот там пристань был. До меня худенький пристань был. Потом я бетонные, эти, быки поставил. Теперь остатки только остались. Все свалилось. Две пристани сделал: около мясокомбината опять тут. Тоже пристань такой коротенький сделал.
Это все волнами разрушило. Море-то разбивает… Все время ремонтировать надо… Раньше оттуда, где коровы стояли и забойка была – дак оттуда даже узкоколейка шла. Узкоколейная эта тачка, вручную. Продукты привозили, плашкоут становится, сразу оттуда брали на причал, и наши уже туда, наверх, таскали. А мясо на тачку положишь, на вагонетку – и к пирсу. Даже трактора туда не подходили. Там, где надо, поворотик был. До поворотика дошел – прямо поворачиваешь. Груженая тачка. И с пирса на полной воде прямо на плашкоут туши кидаешь – желобок сделан был, они сами вниз соскальзывали. Вниз уже сами катятся, по желобку. Намного легче, чем туда, на конец пристани тащить. Сейчас это все никого не интересует…
Вообще в старое время иные люди были. Их с нынешними не сравнишь, и даже с нами. Мы-то думали, что мы крутые были. Нет, не мы. Мы просто дисциплину держали. А как ушли – так все и рухнуло…
Волки иногда забредали на Колгуев. Один волк забрел в 1947-м. Другая пара, волк и волчица, были в 1951-х годах. На них устроили сразу облаву. Но как облаву устраивать в этих каньонах? Не сразу и спуск найдешь. Два раза устраивали – бесполезно. У них логово было на Ярей-седа, где песчаные холмы-то. У нас там летом стояли чумы, все вокруг волчьими следами было исхожено. А наше стадо вообще не трогали. Потому что оно на их территории как бы было. А у соседей задевали стадо.
Они долго продержались, до 1961 года.
Вообще, я песца считаю самым сильным зверем. Почему? Потому что он вон какую тяжесть тянет на себе: капкан с буем (буй – поволока – кусок бревна, утыканный гвоздями). Ты далеко бы утащил? А он несет. Я однажды по весне видел, как он теленка новорожденого на себе тащил. Думаю: что такое ползет по склону? А это песец тащит теленка. Дай, думаю, его прижму к речке. Он тушу бросил, сам по льду ручей перешел; собака тяжелая моя, провалилась, еле тынзеем выловил.
Самый большой камень лежит на западном склоне сопки Малая Дорожкина. Величиной он с комнату. О- ой красивый камень! Красивей царской короны. В солнечный день играет он всеми цветами. В детстве, когда в низовьях Песчанки, за сопкой как раз у нас чума стояли, мы, бывало, доходили до него. Дойдешь, посидишь… Такой теплый камень…
А чума ставили у
На востоке в районе Песчанки много всяких камней – белые есть, красные, желтые. Там раньше наша земля была. И у деда прозвище было Тосни' – «нижнее течение». С низовьев реки, значит.
Дед грамотный был, писать умел, но еще больше помнил. Вот, Бобриковы острова, они на карте обозначены, на самом западе. Раз ко мне пришел мастер геологов из Арктической, спрашивает:
– А что, здесь бобры есть?
– Ну, какие здесь бобры? Что они будут грызть – лёд, что ли?
