средств от цинги считается кровь северных оленей.

Самоеды ведут на Колгуеве такой же образ жизни, как на Канине или в Тиманской тундре. Те же самые чумы, та же самая неопрятность, та же кочевая жизнь с места на место; от своих соплеменников на континенте они отличаются только бедностью, потому что на службу к промышленникам на Колгуев нанимаются только те, у которых нет собственности и никаких перспектив дома, как только жить попрошайничеством.

Оригинал статьи: на немецком языке в издании «Archiv fur Wissenschaftlige Kunde von Russland», X, s. 302—318, Berlin, 1852.

Перевод с немецкого Э. А. Журавлевой.

На русском языке публикуется впервые.

VIII. Cиды

«…От покрова моря по великой тайне племени богини Дану и по пене двух коней Эмайн; через сад Морриган; по хребту великого кабана, по долине великой лани; по спинному мозгу жены Федельма; между кабаном и кабанихой, по берегу коней Деа; между королем Анада и его слугой; до Монкуйле, что у четырех углов света; по великому преступлению и остаткам великого пира; между большим и малым котлом до садов Луга и, наконец, до дочерей племянника Тетраха, короля Фоморов…»

«Сватовство к Эмер», IX в.

Одно из непреодолимых стремлений человечества – стремление к прекрасному миру. В зависимости от образов и представлений этого прекрасного мира возникают цели, пути и способы его достижения.

Так однажды в образах, звуках, своеобразном способе мирочувствования Средневековья я узнала очертания своего прекрасного мира. Нет, это не было ни вытеснением реальности, ни бегством в экзотическое прошлое, назад, к Золотому веку. Средневековье как модель осмысления и прочувствования мира, пришлось мне на удивление впору: в соотношении лада и тона, звука и стиха в «Carmina burana»; в соотношении белизны листа, шрифта, содержания текста и количества кадмия в книжной миниатюре; в соотношении верха и низа; времени и вечности; внешнего и внутреннего. Тогда вдруг отыскались странные маршруты в крошечные книжные лавки, затерянные в подвалах, тогда же нашлись, будто бы случайно, списки средневековой инструментальной музыки в библиотеках провинциальных консерваторий. Тогда же родилась серия работ «Непотопляемый Город», с невыносимой протяженностью вертикалей, переходящих в звенящий пунктир, с дремучестью, вязкостью горизонта.

Для средневекового человека вертикаль – поклон непостижимому Всевышнему. И в то же время горизонталь – проработана со всею тщательностью, необходимой для гармонии и равновесия мира. Как раз именно горизонталь – наиболее освоенное измерение. Безусловно потому, что человек в принципе чувствует себя уверенней на плоскости, нежели на вертикали. Кроме того, в те времена человек был осознанно подвижен, перемещаясь по плоскости не только ради поддержания жизни, а ради любопытства, по традиции. Именно в Средние века появляются многочисленные карты, именно это время богато географическими открытиями (так, по всей видимости, была дважды открыта Америка: святым Бранданом и викингами). Так называемый обыватель гораздо меньше был привязан к недвижимости и не воспринимал линейное перемещение навсегда как катастрофу: паломничества, ярмарки, поиск ученичества, миграции занимали огромную часть человеческого бытия. Неслучайно, что именно ось горизонтали так утоптана, украшена, любима.

И не только в бытовом, утилитарном смысле. Горизонталь – это выражение дохристианской сущности, это ось Демиурга. Именно на ней находят воплощение образы дикой, дремучей, загадочной души. Вся космогония Средневековья (опирающаяся в свою очередь на ту самую парадоксальную, псевдоисторическую традицию саг и сказаний как германского, так и кельтского происхождения), заложена на горизонтали. Парадоксально, но именно на ней расположен Потусторонний мир; именно здесь нашли воплощение главные символы средневековой мысли – Путь как символ познания; Лес (дебри) как символ тайны, Холм (не как движение вверх, а как движение внутрь) – как символ озарения, проникновения в тайну. Именно горизонталь являла собой счастливую возможность «дотянуться» до тайны, до замысла Демиурга.

Вот и займемся теперь феноменом, порожденным Средневековой дорогой, осью, убегающей за горизонт. Горизонталь всем доступна. Каждый способен добрести до перекрестка дорог. До колодца – перекрестка стихий. До холма – перекрестка пространств. Каждого в пути может застать ночь. Или метель. Смена времен. Это обычное дело для путника, поэтому нет ничего странного и в том, что с границы стихий каждый может попасть в мир парадокса, инаковости, игры с пространством-временем. Ни для одного человека того времени не было секретом, что в Самайн – праздник границы зимы, можно было практически официально, открыто перейти в потусторонний мир.

Феномен заключается в том, что для средневекового человека с его протяженной, бесконечной горизонталью, не стоял вопрос «верить или не верить», принимать ли близость инаковости всерьез. Ему просто доподлинно, с младых ногтей, был известен этот маршрут, для него был открыт этот канал общения.

Наверное, отчасти этой открытостью парадоксальным пространствам объясняется и событийная странность средневековых хроник, «лживых» с современной точки зрения, и «условность» хронотопа средневековой (кельтской, в нашем случае) историо-мифологии. Именно отсюда проистекает та таинственная «параллельная» история, которая живет своей фантастической, невероятной жизнью вот уже 14 веков, надежно укрывшись от скептицизма Нового времени за стенами детской[85].

Речь пойдет о маленьких человечках, прочно обосновавшихся ныне в чудесных сказках Европы. О человечках, легкомысленно коротающих свое бесконечное время в парении на прозрачных крылах под покровом дремучих чащоб, морочащих головы праздным путникам и носящим странное название – феи и эльфы. Но предметом нашего разговора будут времена, когда существа эти имели более достойный статус, более величественный, а порой и грозный вид, и состояли с человечеством в серьезных, если не сказать, жизненноважных отношениях.

Как известно из «Книги Захватов Ирландии», история собственно человечества (та странная история в «условном хронотопе», где смешаны на обширной панораме реальные люди и их фантастические сородичи) – эта история начинается с пятого (и последнего) захвата Ирландии. Миль и его сыновья – Эбер, Эримон и Ир – первые люди, оказавшиеся на острове, дотоле посещаемом (и по мере посещения творимым) только существами божественного происхождения. О Миле сообщает Ненний в «Истории бриттов». Миль и сыновья пришли по морю с юга, и это не противоречит ни Неннию, ни здравому смыслу: кельты прибыли на острова, теснимые из Европы иными племенами. Надо сказать, что хоть для кельтов вытеснение из благодатных регионов Европы и было некоторым моральным поражением, брезговать Ирландией было бы с их стороны чистоплюйством: за время предыдущих четырех захватов мир там был вполне обустроен. Например, четвертый по счету захват Ирландии был осуществлен Племенем Богини Дану, состоявшим в родстве с предыдущими божественными обитателями острова. Племя Богини Дану прибыло в Ирландию с севера: «На северных островах земли были Племена Богини Дану; там постигали они мудрость, магию, знания друидов, чары и прочие тайны, пока не превзошли всех, обитающих на земле». Есть некоторая странность в

Вы читаете Остров
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату