Всколыхнувший мир

Многие, к сожалению, станут судить о книге Дарвина понаслышке, с чужих слов, хвалить, а чаще хулить ее, не читая, - и это будет порой придавать все разрастающейся славе великого натуралиста несколько скандальный оттенок.

Явно понаслышке, не читая его книги, безбожно перевирали идеи Дарвина бойкие газетчики, ссылаясь на него для подкрепления самых фантастических измышлений. Они уверяли, будто он прославляет слепую случайность, а следовательно, божественное провидение! Дарвин якобы научно подтвердил право сильного и тем самым доказал, что Наполеон был во всем прав... Борьба за существование и естественный отбор изображалась в бульварных газетах научным обоснованием капиталистической конкуренции.

Но уж в этом ни сам Дарвин, ни его идеи не были повинны, разумеется, ни в малейшей степени!

По-разному встретили книгу Дарвина ученые. Одни слали ему восторженные письма, как известный ботаник Уотсон: «Ваша идея, т. е. «естественный отбор», будет, наверно, принята как установленная истина в науке. Она имеет признак всех великих естественнонаучных истин, объясняя, что темно, упрощая, что запутано, добавляя весьма много к предшествующим знаниям. Вы - величайший революционер в естествознании нашего века или, вернее, всех веков». («У меня нет никаких сомнений в том, что слишком часто мои труды расхваливались сверх всякой меры».)

Другие биологи принимали теорию Дарвина с различными оговорками. («Интересно, как каждый себе ставит воображаемую линию, за которой он уже не соглашается с теорией...»)

Он сам разослал свою книгу ученым, заведомо не разделявшим его взгляды, - например, Фоконеру, - да еще -написал в сопроводительном письме: «Господи, до чего же Вы рассвирепеете, если удосужитесь прочесть мое сочинение, как кровожадно будете мечтать о том, чтобы зажарить меня живьем!»

Томас Гексли, который поначалу придерживался совсем иных взглядов, прочитав «Происхождение видов», хлопнул книгой по столу и воскликнул с восхищением и досадой:

- Не додуматься до этого - какая же неимоверная глупость с моей стороны!

Гексли станет самым горячим приверженцем и пропагандистом дарвиновского учения. «Надеюсь, Вы ни в коем случае не позволите себе негодовать или огорчаться из-за всех наветов и передержек, какие, если я только не ошибаюсь, теперь на Вас посыплются, - поспешил он написать Дарвину. - Я уже точу свои когти и клюв, чтобы быть наготове!»

Эти когти и клюв скоро весьма понадобятся...

В первой же рецензии на книгу, появившейся в ноябрьском номере «Афенума» за 1859 год, главной объявлялась проблема происхождения человека, хотя, как мы помним, Дарвин посвятил ей всего-навсего одну весьма общую и осторожную фразу. Но, конечно, идея о нашем происхождении от общего с обезьяной предка, которую давно уже высказывали многие ученые, теперь убедительно подкреплялась открытиями Дарвина, неизбежно вытекала из его учения. Это сразу поняли защитники «божественного творения» и сюда направили главный удар. А поскольку в книге самого Дарвина ничего об эволюции человека не говорилось, они стали ему клеветнически приписывать свои собственные измышления или благоглупости анонимного автора «Следов творения». Не зря он этого опасался!

Автор рецензии весьма воинственно призывал натуралистов «заняться автором на его собственной почве» а теологов - поскорее предать его анафеме. «Почему не признать просто, что новые виды были введены творческой силой всемогущего?» («Манера, с которой он притягивает сюда бессмертие, натравливает на меня духовенство и отдает на его растерзание, - это манера подлая. Он, правда, не стал бы жечь меня сам, но он принес бы хворосту и указал бы черным бестиям, как меня поймать».)

Хотя Дарвин тщательно избегал прямых высказываний о религии, защитники ее сразу поняли, какой сокрушитёльный удар наносит их проповедям великая книга. «Верховному разуму не остается более места в природе, или по крайней мере он становится чём-то излишним, без которого очень хорошо можно, а следовательно, и должно обойтись», - в ужасе писал реакционный профессор Московского университета Данилевский. Он точно выразил самую суть учения Дарвина.

«Эволюция в науке означала революцию в религии»,- хорошо сказал американский журналист Лео Хенкин.

«Это был взрыв, какого еще не видывала наука, - так долго подготовлявшийся и так внезапно нагрянувший, так неслышно подведенный и так смертоносно разящий. По размерами значению произведенного разрушения по тому эху, которое отозвалось в самых отдаленных областях человеческой мысли, это был научный подвиг, не имеющий себе подобного» (Дюбуа-Раймон, выдающийся немецкий физиолог).

Да, история любит шутить. Какая глубокая ирония в том, что окончательно изгнал бога из природы богослов по образованию!

Страх перед идеями Дарвина и ненависть к ним неожиданно объединяли людей, казалось бы, далеких но своим взглядам друг от друга. «Если не существует бога на небе, то люди долиты играть роль провидения на земле и устроить мир по своим собственным мыслям, - пугался опытный богослов Лютард. - Тогда и видно будет, к чему приведет все это: французская революция окажется детской игрой».

Ему вторил известный немецкий медик профессор Вирхов: «Мы не имеем права учить, что человек происходит от обезьяны или от какого-либо другого животного, так как «дарвинизм прямо ведет к социализму». («Поведение Вирхова отвратительно, и надеюсь, что ему самому когда-нибудь станет стыдно».)

Гукер писал Дарвину: Ляйелль так увлечен его книгой, что «положительно не может от нее оторваться». Но прочитав ее, Ляйелль попросил Дарвина исправить свой труд: ввести в книгу хоть одну «крупицу божественной благодати»...

«Я много размышлял над тем, что Вы говорите относительно необходимости постоянного вмешательства творческой силы. Я не усматриваю этой необходимости; а допущение ее, я думаю, сделало бы теорию естественного отбора бесполезной», - ответил Дарвин. («Когда впервые было доказано, что гром и молния зависят от вторичных причин, для некоторых была невыносима мысль, что каждая вспышка молнии не причиняется рукой божией...»)

Полностью, без оговорок Ляйелль признает его теорию только через десять лет - и заново перепишет соответствующий раздел в очередном издании «Основ геологии».

Конечно, не мог принять «безбожные» взгляды Дарвина и капитан Фиц-Рой. Под псевдонимом, который Дарвин сразу раскусил, он напечатал две заметки, отстаивая библейские сказания о сотворении мира. («Жаль, что он не приложил своей теории, по которой мастодонт и прочие крупные животные вымерли по той причине, что дверь в ковчеге Ноя была сделана слишком узкой и они не смогли пролезть туда...»)

Забавно, как поняли идеи своего великого отца дети Дарвина:

«Горас мне вчера говорит:

- Если все начнут убивать гадюк, они тогда не так будут жалиться.

Я отвечаю:

- Ну конечно, их же станет меньше. А он с досадой возражает:

- Да нет, совсем не то, просто в живых останутся трусишки, которые удерут, а пройдет время, они вообще разучатся жалить.

Естественный отбор трусливых!»

В рассуждениях маленького Гораса была все же доля истины. Во всяком случае, в спорах, все шире разгоравшихся вокруг «Происхождения видов», каждый оказывался вынужден раскрыть свою истинную сущность - реакционер ты или защитник передовых взглядов. Происходил своего рода естественный отбор настоящих ученых и мыслителей.

Было особенно тяжело и больно, когда врагами оказывались люди, которых Дарвин привык уважать и считать близкими себе, - как профессор Седжвик, когда-то приобщавший его к началам геологии. Седжвик злобно нападал на скрывшего свое имя автора «Следов творения». Теперь он обрушился на Дарвина, объявив его ум «деморализованным», а идей - «мыльными пузырями» и проклиная его теорию «из-за ее непоколебимого материализма». «Я считаю его материализм ложным, так как он идет против очевидного хода природы и представляет полную противоположность индуктивной истины. И я думаю, что он чрезвычайно зловреден», - писал Седжвик, тоже, однако, не решившийся открыть свое имя. («Я