окраинах любого города. Лохматый пес-дворняга подкатился к ногам, заливаясь праведным лаем. Полная женщина в цветастом халате поливала грядки.
— Это Татьяна, жена моя.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте. Проходите в дом.
Мы расположились на веранде. Красота! Светло и просторно. Стоят два старых дивана, стулья и большой самодельный стол с прибитым листом фанеры, скрывающим кривизну пересохших досок. Я с тоской вспомнил свою городскую квартиру на пятом этаже — конура, ни дать, ни взять. Ни дворика, ни простора, кошку, и ту не заведешь…
Хозяин раскрыл лохматый журнал:
— Давай паспорт.
Он надел очки, тщательно переписал мои паспортные данные, смахивая при этом на безнадежного бюрократа.
— Ну, вот, Андрей… мммм… Гурьевич. Внесите предоплату.
Я протянул конверт.
Проводник пересчитал деньги, отдал их неслышно появившейся жене:
— Порядок. Распишись вот тут, — он повернул журнал ко мне — ага. Вот и все формальности. — Он внезапно широко улыбнулся. — Может, будем на «ты»?
И подмигнул.
Я человек понятливый. Достал из рюкзака и поставил на стол заветную «торпеду» с этикеткой «Квас Очаково».
— Водка?
— Пшеничная.
На столе быстро появились огурцы, черный хлеб, зеленый лук. Я достал копченую колбасу и две упаковки селедки. Хозяин привычно и точно налил водку.
— Ну, за знакомство!
— Будем…
— Андрей, а что у тебя отчество такое чудное?
— Отца звали Гурий. Это древнееврейское имя, — я потыкал зеленым луком в соль, — означает «львенок». Да я его и не помню, отца-то. Он погиб, когда я маленький был.
— Из евреев, значит. Давай вот что. Мы сегодня посидим-поговорим — и решим, что завтра делать. Может, ты еще передумаешь идти.
— Навряд ли.
— А вообще я знать должен, что ты за человек. Все-таки идем почти в разведку. Там, — он неопределенно махнул рукой, — есть вещи… неожиданные. Раньше клиенты анкету заполняли. Но я считаю, что в задушевной беседе, — он щелкнул по бутылке, — о человеке больше узнаешь. Так что расскажи о себе.
— Чего там рассказывать… Закончил институт, пошел в армию лейтенантом. Служил в ПВО. Два года. Потом инженером работал. В одном КБ. Потом на завод ушел — там платят больше. Ничего интересного.
— Жена, дети?
— Живем с женой. Взрослый сын. Живет отдельно.
— А в армии — что, не показалось?
— Как сказать… Научили, чем пиджак от кителя отличается. А вообще — бардак там — хуже, чем на «гражданке». Потому что система закрытая. С солдатами проблемы. Я не говорю об «отказниках». В пехоту, к примеру, можно по призыву брать, а к нам — ни в коем случае. Аппаратура сложнейшая, дорогущая, а ее бьют-ломают. За два года ее изучить просто невозможно. Дедовщина, опять же. Да и вообще.
Вот, говорят, что денег на контрактную армию не хватает. А как подумаешь, сколько техники срочниками побито да на драгметаллы разворовано, — ужас берет. На две бы армии хватило. Или на три. Но хуже всего то, что звезды мозгам не соответствуют. Мне предлагали остаться, старлея давали и должность капитанскую, но я ушел. Я бы там все равно не прижился. Там друг с другом грызутся да жопы начальству лижут, а я не привык. Вообще, форма унижает человека.
— Да? А говорят, дисциплинирует…
— Говорят… Это как посмотреть… Нас ограничивает писаный закон, еще совесть, у кого она есть. А у военных и монахов, к примеру, еще и устав. И живешь ты, как в своей личной, невидимой тюрьме, по жесткому распорядку. Шаг вправо — шаг влево… Не хочу. Это надо натуру иметь — быть на службе круглосуточно. Некоторым нравится. Знаете, почему?
Догадываюсь, я ведь тоже служил. Думать не надо. Вот именно. Выполняй, что положено, и получай, что положено. Просто, как дважды два. Служба людей выравнивает: слабаков подтягивает, выскочек укорачивает. Усредняет. Как ваш Купол. Я, кстати, по дороге шар видел. В лесу.
— Да? Он давно там. Но ведь с тропки его не видно?
— Я его почувствовал.
Борис Георгиевич задумчиво посмотрел на меня, похрустел огурцом:
— Отлетали они. Лежат теперь спокойно.
Несколько минут мы молчали. Потом я сказал:
— Борис Георгиевич, я ведь сам затинский. Только пацаном отсюда уехал, когда эвакуация началась. Так что вы уж расскажите.
— Раньше мы вводную лекцию клиентам читали. Потом перестали. Оставили лишь инструктаж по технике безопасности. Но ведь неизвестно, что человеку наговорили дома. Ну, так начнем сначала. Наливай, Андрей!
— Айн момент…
— Так вот, откуда шары прилетели, никто не видел, потому что ночью. Утром только обнаружилось. Восемнадцать шаров. Летают себе… Что тут началось… Военных понаехало, солдаты, бронетехника. Никто ничего не знает, но — танки вперед. На всякий. Весь район окружили, мышь не проскочит. Да могли бы и не окружать. Оттуда и так все сбежали, потому что оставаться там неохота было. Сильно неохота. Так неохота, что ноги сами оттуда несли. Один алкаш запойный там остался… Кхе- кхе… Так вот и узнали, что та «нехочуха» на пьяненьких не действует. А Купол уж потом появился. Никто ничего не понял, но людей расселили, благо большая часть территории на хоздвор комбината пришлась, и только немного на жилой район.
Никого не впускают и не выпускают, в газетах ни гуту, по радио песенки поют, а поезда нашу станцию на полном ходу проскакивают. Только генералы да ученые на вертолетах прибывают.
— Карантин.
— Во-во. Будто чума. Но ничего опасного не происходило. Шары летали. Низко, бесшумно, как во сне. Они приземлялись, то тут, то там, на свои лапы. Никто этого не видел, но отпечатки ихних лап регулярно появлялись. И видно было, что они не проваливались, и даже асфальт не ломали. Я так думаю, что они тогда не весили так много…
Наш-то дом далеко стоит, нас военные не трогали, и даже зарплату на дом приносили, хоть «Торфяшка» наша и не работала. И потихоньку стали разбираться, что к чему. Первым делом стрелять начали. Из танка, потом ракетами. Я сам не видел, но хлопки были — будь здоров. Только хрен чего у них получилось. Два дома повредили. Шары этих атак будто и не замечали. И слава богу. А если б они ответили, страшно подумать… Ведь для них любая постройка или, к примеру, танк, не прочнее яичной скорлупки. Но видать, у них нету таких замыслов — убивать людей…
Потом разведчики пошли. Им тоже пришлось водочки хлебнуть, потому что «нехочуху» превозмочь выше сил человеческих. Правда, они ребята были крепкие, военные, все, что видели, по рации передавали. Они и нашли первые подарки. Я подробностей не знаю, конечно, но говорят, что прапор тот, что первым в Купол попал, заядлый был охотник — и увидел охотничий нож, швейцарский, в ножнах, точь-в-точь такой, как он хотел. Нож тот за углом валялся. Прапор за угол зашел, и все. Пропал.
