накоплениями нашего уважаемого президента.
– Но это шантаж, – тихо проговорил Мейсл.
– Да, но меня с моей подлостью мирит то, что она направлена против еще большей подлости. Вот почему я говорю, что ты расторгнешь контракт…
Мейсл одно время испытующе смотрел на Марфи, стараясь представить объем всего, что тот знает.
– Но у тебя нет доказательств, которые могли бы стать уликами.
– Они мне не нужны. Я лишь помогу полиции систематизировать некоторые имеющиеся у нее сведения, прояснить непонятные места, и этого будет достаточно…
– Хватит! – резко оборвал Мейсл.
– Вот и я тоже думаю – хватит!
– Куда ты уходишь?
– Это не имеет значения. Значит, я свободен сразу же после рождества?
– Хорошо, – устало сказал Мейсл. Марфи встал и вышел.
…– Теперь, Дон, ты знаешь все, что произошло.
Дональд сидел, не зная, радоваться ли, что Марфи фактически выступил на его стороне, или огорчаться, что он уезжает в Италию. Дональд понимал, что разваливается лучший футбольный клуб. В добровольное изгнание отправляется человек, который столько сделал для английского футбола.
– Простите, Крис, что я доставил вам столько огорчений…
– Перестань. Когда человек свесил ногу в могилу, он должен думать, какими глазами посмотрит на покойных друзей, появившись на том свете.
– Крис, а это правда, что результаты многих игр подтасовывались?
Марфи с удивлением посмотрел на Дональда. И кивнул.
– И Дункан был причастен к махинациям? Марфи кивнул вновь.
– Но если вы знали, почему не остановили его?!
– У меня не было доказательств. Такие дела устраиваются без свидетелей и следов. И я боялся бездоказательным обвинением посеять в команде раздор… Правда, внимательный глаз видел фальшивку в игре. Я пытался как-то вызвать Дункана на откровенный разговор. Но он испугался. Насторожился и озлобился. Я оставил его в покое. Потом меня таскали в полицию, но я все отрицал, спасая ребят. Думал, повзрослеют, поймут, бросят этим заниматься. Дело замяли…
– Мейсл причастен к тото? Марфи кивнул.
– Он играл через подставных лиц. И играл крупно.
– Клянусь, я выведу на чистую воду и Мейсла и всех, кто с ним орудует в тотализаторе!
– Осторожней, мой мальчик, не переходи границы. За тото начинается запретная зона, и, если ты вторгнешься в нее, тебе придется иметь дело с жестокими законами преступного мира. Твою горячность охладит одинокий выстрел в переулке. – Марфи сунул трубку в рот. – И если ты попросишь меня выступить на процессе свидетелем, я откажусь…
Кстати, думаю, тебе не удастся сорвать процесс. Мейсл припрятал сильный удар, но какой – не знаю.
– Я хочу собрать свидетелей. У меня есть на примете человек семь, которые могли бы убедить присяжных, что сам процесс – это кощунство!
Они в тот вечер засиделись допоздна. И, уходя от Марфи, Дональд впервые почувствовал радость хоть маленькой, но победы. Был человек, который понимал правоту его взглядов и который перешел от простого сочувствия к действию…
39
Барбара вернулась домой далеко за полночь. Она, не зажигая света, поднялась в спальню. Стряхнула туфли куда-то в угол. Разгоряченные ступни приятно щекотал мягкий ежик прохладного ковра. От выпитого кружилась голова. От танцев ныла спина.
Последнее время они с Лооресом вели шальной образ жизни. Мотались из клуба в клуб, из ресторана в ресторан, с премьеры на премьеру.
Никогда бы раньше Барбара не подумала, что старикашка может быть таким выносливым танцором и таким неиссякаемым весельчаком.
Она засмеялась, вспомнив, как он смешно дергался в твисте, тряся своим тяжеловатым старческим задом.
Барбара спустилась вниз, в кухню. Достала из холодильника апельсиновый сок. И с бутылкой поднялась в спальню. Не раздеваясь, завалилась на кровать, потягивая сок прямо из горлышка.
В последнее время она лихорадочно бросалась в любые увеселительные предприятия. Но на душе Барбары было неспокойно. Иногда ее переполняла жалость к Дональду.
Она не могла забыть о сцене в ночном клубе, когда их с Доном так унизительно остановили в гардеробной. И о том разговоре с директором, который она слышала из коридора. Она испугалась тогда. Ей вдруг представилось, что возвращается бедность, полуголодное детство, необходимость жить по бюджету, рассчитанному с точностью до пенса… Бр-р!…
Она видела, с какой легкостью Лоорес тратил деньги. В том, как он платил, было столько изящества, непостижимого самодовольства дающего! И в то же время столько унижения для получающего.
