Во дворце немало посмеялись над этим происшествием, слушая рассказ возмущенного врача. Значит, время еще не настало.
LXXVI
Виниций и Лонгин нежились в теплом бассейне с ароматной водой в кальдарии терм Агриппы.
– Лучше б нам было остаться в общественной зале, – недовольно заметил Виниций. – Там сейчас вовсю кипит интересный философский спор. Сенека умеет втягивать в него всех посетителей, он – прирожденный оратор, и слушать его поистине наслаждение.
– Да, ни к чему было идти на поводу у Ганимеда, – ответил Кассий. – К тому же я ненавижу эту кубикулу. А Лепид выбрал ее по своему вкусу.
Он с неудовольствием оглядел стены, изукрашенные броскими рисунками с фигурами мускулистых атлетов. Неожиданно из-за занавеса раздался крик боли. Друзья обернулись.
– Пусть мучается, – злорадно сказал Виниций.
Крик повторился.
Кассий нехотя вылез из теплой воды и плотнее задернул занавес.
– Глупое объявление сегодня выбили над входом, – вспомнил Марк. – «Посетитель сам виноват в потере денег и ценностей, оставленных в кошельке или поясе». Прислужники совсем обнаглели, не хотят нести ответственность за сохранность вещей или сами воруют. Куда смотрит претор? Теперь каждый уважающий себя патриций станет тащить с собой личного раба, чтобы тот держал его вещи при себе, народу будет – не протолкнуться.
Лонгин махнул рукой и прикрыл глаза. Но Виниций не собирался оставлять его в покое.
– Я давно не видел Лициния, – произнес он.
– Он в Капуе, осматривает гладиаторов для Римских игр. Добился разрешения у императора выступить эдилом третьего дня игр.
– Не рано ли он беспокоится? Еще месяц впереди.
– Озаботься он позже, нашел бы в школах одних беззубых калек-ветеранов или издыхающих слабаков.
– Ходят слухи, – вдруг сказал Марк, – что ты собираешься развестись с Друзиллой.
– Ты первый бы услышал об этом, и лично от меня, друг, – отрезал Кассий, но Виниций, по-видимому, не собирался сдавать позиций:
– Ты можешь всегда поделиться со мной. Ты же знаешь, я ценю откровенность и никогда не разношу сплетен по знакомым.
Лонгин вздохнул:
– Ты всегда был надежным другом, Марк, и мне не в чем упрекнуть тебя. Но начинать сейчас серьезный разговор…
– Мы, кажется, никуда не спешим, – невозмутимо ответил Виниций.
– Слухи о нас с Друзиллой в чем-то и правдивы, хотя не знаю, что послужило их источником. Я больше не люблю свою жену.
– Отчего-то твое признание не удивляет меня, ты и так на многое закрывал глаза. Твое терпение рано или поздно должно было кончится.
– Не спеши с выводами, мой друг. Поведение Друзиллы здесь ни при чем. Я влюблен в другую женщину.
– Вот это да! Я знаком с ней? – удивленно воскликнул Виниций.
– Не забывай мудрый совет Горация: «Ничему не дивиться», иначе, услышав, кто она, ты лишишься дара речи, – поучительно ответил Кассий.
В этот момент занавес откинулся и появился обнаженный Ганимед. Яркие пятна алели на его гладком теле.
– Ох. – Со стоном он плюхнулся в бассейн, подняв тучу сверкающих брызг. – Проклятый эпилятор, провалиться б ему в Тартар, мучил меня сегодня с особой жестокостью. Еще и взял десять денариев. Почему никто не придумает более щадящего способа избавляться от мерзких волос, чем накручивать на нитку и выдирать?
Друзья усмехнулись:
– Кажется, ты обещал угостить нас каленским вином. Надеюсь, ты не все деньги отдал эпилятору?
Ганимед недовольно нахмурился и дал знак рабу. Слуги быстро внесли столик с закусками и кувшинами.
Виниций кидал изучающие взгляды на Лонгина. Почему имя его возлюбленной могло лишить слушателя дара речи? Да он совсем не стремится открыть его. Неужели полюбил Ливиллу? А вдруг она ответила взаимностью? И буйное воображение услужливо рисовало Марку Ливиллу в объятиях Лонгина. К концу завтрака он уже ненавидел своего друга и представлял неверную жену с кинжалом в груди. Но, чтобы узнать правду, следовало избавиться от Лепида.
– Кстати, Ганимед, – сказал Виниций, осушив чашу. – Гимнасты уже начали свои занятия на поле позади терм. Если поспешим, успеем занять на трибунах лучшие места.
– Я побежал! – вскрикнул Ганимед и исчез.
Лонгин от души расхохотался:
– Его любовь к мальчикам приобретает все больший размах. Теперь ни один знатный патриций или богатый всадник не отдаст за него свою дочь. Он даже не скрывает, что обожает мускулистых атлетов и предпочитает быть снизу, подобно женщине.
Виниций поморщился. Но цель была достигнута, и можно было поговорить с Кассием по душам.
– Назови мне имя, – потребовал он. – Я должен знать.
Лонгин, удивленный таким резким тоном, хотел было не отвечать, но вдруг догадался, что Виниций уже успел придумать себе их любовную связь с Ливиллой.
– Это не твоя драгоценная супруга, – с неуловимой усмешкой произнес он, припоминая тонкий слушок, ходивший недавно по форуму, что Ливилла в театре Марцелла чересчур любезничала с Сенекой.
– Тогда почему не говоришь? – настаивал Марк.
– Ладно. Это Юния Клавдилла.
И Виниций действительно потерял дар речи.
Кассий был недоволен сегодняшней встречей с друзьями. Зачем он признался Виницию в своей тайной склонности к императрице? Следовало бы держать язык за зубами. А теперь наверняка все станет известно Ливилле. У Виниция нет тайн от любимой жены, над этим и так все подсмеиваются. Что стоило ему назвать другу любое имя, кроме настоящего? Ведь для Марка главное – верность супруги, а то, что творится в остальных домах, ему безразлично. Глупец! – укорил он себя в который раз.
Его опасения полностью подтвердились. Ливилла, встречавшая мужа на пороге дома, очень удивилась полученным известиям.
– Вот уж не думала, что новое чувство может так изменить человека! – заметила она. – Теперь ясно, ради кого Кассий сменил прическу, купил драгоценный смарагд и каждый день меняет тогу.
– Да, – ответил Виниций. – Но, думаю, нам лучше сохранить в тайне признание нашего друга, зная характер Калигулы. Если он что-нибудь узнает, сразу отправит Кассия на место его должности в Малую Азию, даже не посмотрев, что срок службы его в Риме еще не истек.
Ливилла промолчала и сразу же удалилась в свои покои, взволнованная словами мужа. Ей сразу вспомнился тот шутливый разговор о Кассии в ее загородном доме в тот вечер, когда Юния примирилась с Друзиллой. И она, и сестра заметили, что он неравнодушен к Клавдилле. И как быстро она перевела разговор на беременность, стоило сестрам пошутить, что он не сводит с нее глаз. Нежели и он запал ей в душу? Что ж, неудивительно. Лонгин очень красив и обаятелен. Переменившись, он сразу завоевал всеобщее восхищение изысканностью манер и острым умом. А зная влюбчивость Юнии, нечего удивляться, если она увлеклась красивым патрицием. Бедный Гай! Ливилла столько усилий приложила, чтобы Юния прекратила свою связь с Макроном. Сестра Гая искренне полагала, что именно ее уговоры и увещевания побудили подругу расстаться с префектом претория. И вот теперь опять все с начала! Нет, добрая Ливилла не осуждала Юнию ни в коей мере, ей и самой сейчас так нравился статный Сенека, окруженный облаком противоречивых слухов, но Калигула – брат, и она считала своим долгом следить, чтобы их брак с
