[30]. - На полпути между Лос-Анджелесом и Сан-Франциско, если ехать по Highway One [31]».
Через месяц я стоял перед дворцовым комплексом, возведенным Уильямом Рандольфом Хёрстом на высоком холме с головокружительным видом на Тихоокеанский залив Монтерей [32], и не верил глазам: все-таки не каждый день удается воочию наблюдать материализацию национального духа: архитектурное чудо и несусветный китч в одном флаконе! В свою «Америцу» [33] Хёрст свез всё, что плохо лежало в Старом Свете: куски испанской средневековой церкви, египетских сфинксов, греческие вазы, итальянские гобелены, даже чашу со двора русского императора. Посреди безвкусного убранства по склонам Заколдованного холма разгуливали зебры и олени - ну, чем не Эдем? Разумеется, все выдержано в традиционных тонах грандомании: необъятная территория поместья (более 1 000 кв. км), бассейн Нептуна под открытым небом (полтора миллиона кубометров), три гостевых дома, центральная усадьба (Каса Гранде), 165 комнат, 38 спален, 41 камин, 61 ванная, римская купальня, кинотеатр, две библиотеки, бильярдная, полмиллиона квадратных метров культивированных садов…
Ах, уж эти сады! При жизни Хёрста в замке засохшие от заморозков пальмы в срочном порядке перекрашивали в зеленый цвет - ничто не должно было напоминать хозяину о бренности существования. А это потому, что больше всего на свете Уильям Рандольф Хёрст страшился смерти. Этрусские вазы, древнеегипетские сфинксы и саркофаги, даже каменная барочная арка XVI века, перенесенная в замок газетного магната из испанского монастыря, - всё несет на себе отпечаток отчаянной попытки прорваться в бессмертие. Уж не знаю, повторял ли Уильям Хёрст заклинание-мантру «Бог - любовь, а смерти нет» при каждом удобном случае, как делал это его непосредственный литературный последыш - миллионер Джо Стойт из романа Олдоса Хаксли, но научными экспериментами интересовался точно, особенно успехами пионера трансплантологии доктора Вороноффа на поприще пересадки половых желез макаки.
Ничто не помогло. В 1951 году Уильям Хёрст все-таки умер, правда, в почтенном восьмидесятивосьмилетнем возрасте и в окружении пятерых сыновей и любимой женщины - Мэрион Дэйвис. После смерти он оставил много денег, великолепный замок и непочатый край мифологии.
Не многим американцам, за исключением некоторых президентов, удалось оказывать такое огромное влияние - положительное и отрицательное - на ход истории на протяжении 50 лет, как Уильяму Рандольфу Хёрсту.
Официальная биография Хёрста прямолинейна, содержит множество мифологем и - главное - ничему полезному не учит. Впрочем, без нее нам не обойтись, хотя бы потому что она задает канву повествования. Итак:
Уильям Рандольф Хёрст родился 29 апреля 1863 года в семье «сенатора-миллионера» и школьной учительницы. На самом деле его отец Джордж Хёрст по происхождению и призванию всегда был и оставался шахтером (по прозвищу «Паренек, с которым разговаривает сама земля»), правда, очень хватким и юрким. Он вовремя подсуетился, выгодно купил долю в трех угольных месторождениях, которые на поверку оказались крупнейшими в стране. Потом своего не упускал никогда, и все шло по накатанной: новые шахты, новые заводы, новые земельные угодья. Последние пять лет жизни (1886-1891) - кресло сенатора от штата Калифорния. Важный момент: биография отца осталась целиком за кадром мировосприятия маленького Уильяма, поскольку виделись они не чаще месяца в году - дела, дела! Зато все свободное время ребенок проводил с мамой Фэби, которая формировала его характер и создавала шкалу приоритетов. Когда Билли исполнилось 10 лет, Фэби повезла его кататься по Европе, где у мальчика и зародилось пожизненное навязчивое желание собрать как можно больше памятников живописи и архитектуры и перевезти домой в Америку.
Далее - учеба в элитных школах (Сэнт-Пол и Конкорд), Гарвардский университет и первое трудоустройство: газета San Francisco Examiner. Газету Уильяму подарил отец Джордж, которому, в свою очередь, она досталась случайно - за карточные долги. В издательском процессе сенатор ничего не понимал, да и не очень стремился, однако передавал «Экзаминер» в руки сына с большой неохотой: уж очень шахтер-миллионер надеялся, что Уильям заинтересуется прямым семейным бизнесом. Но очевидно, что после европейского турне и Гарварда угледобывающая промышленность не интересовала молодого человека никаким боком, другое дело - журналистика!
Уильям Хёрст преуспел в управлении San Francisco Examiner чрезвычайно: закупил новое типографское оборудование, нанял лучшие перья современности - Марка Твена, Амброуза Бирса, Ричарда Хардинга Дэвиса, Джека Лондона, в разы повысил тираж. В 1895 году окрыленный молодой издатель решился на расширение: перебрался в Нью-Йорк, выкупил чахнущий листок Morning Journal и что было мочи стал конкурировать с великим и могучим Иосифом Пулитцером, издателем популярнейшей бульварной газеты New York World. Ситуация пикантная, поскольку Пулитцер не только был ментором и учителем Хёрста в Гарвардском университете. Новообретенную газету Хёрста Morning Journal учреждал брат Иосифа Альберт. Можно представить, как Пулитцеру было обидно!
Тем не менее, Уильям Хёрст уложил своего учителя на обе лопатки. Считается, что Хёрст революционизировал журналистику, введя в нее такие атрибуты, как кричащие заголовки-баннеры, цветные комиксы, а также полный спектр приемов, которые сегодня ассоциируются с «желтой прессой»: установка на скандал и эпатаж, использование непроверенных данных, акцент на мистику, мелодраму и псевдонаучные сенсации. А также ярко выраженную «партийность» журналистов, принимающих точку зрения одной из конфликтующих сторон без малейшего намека на объективность. Собственно, само выражение «желтая пресса» возникло из комиксов «Yellow Kid», которые печатались в газете Хёрста.
Кульминация его журналистской карьеры - освещение New York Morning Journal событий народного восстания на Кубе, которое, как принято считать, и привело к Испано-американской войне 1898 года. Хрестоматийно известна телеграмма Хёрста, которую он оправил своему корреспонденту-художнику, утомившемуся ждать в Гаване ярких событий: «Оставайся на месте. Будешь поставлять рисунки, а я поставлю войну». Когда на кубинском рейде подорвался американский линкор «Maine», все солидные издания Нью-Йорка призвали к спокойствию и взвешенности суждений, зато Хёрстов Journal вышел под аршинным заголовком: «War? Sure!» [34].
Печатная империя разрасталась - Evening Journal, Chicago Examiner, Boston American, журналы Motor, Cosmopolitan, Harper’s Bazaar. Однако жизненные приоритеты Хёрста сместились в сторону политики: он стал членом Нижней палаты Конгресса, претендовал на кресло мэра, а затем и губернатора штата Нью-Йорк,
