Почему так? Потому что — пора назвать вещи своими именами — все усилия американского правительства по т. н. спасению экономики направлены на сохранение status quo — существующих акционеров! Если у кого-то из читателей сохранились иллюзии, почерпнутые из политических деклараций и пропаганды СМИ, то сейчас самое время их развеять: реальными собственниками (акционерами) корпоративной Америки выступают не карамельно-сусальные mums & pops4 и прочие рядовые инвесторы, а финансовые инвестиционные структуры. Никаких конспирологических домыслов и догадок не требуется, достаточно взглянуть на тривиальный индикатор — Institutional Holdings: 61,53% у Citigroup, 61,24% у Bank of America (еще один облагодетельствованный по программе TARP любимец власти), 67,29% у Goldman Sachs, 68,40% у Morgan Stanley и т. д.
Вот и получается, что безвозмездная помощь гибнущим банкам со стороны государства — это пожалуйста! Зато передача контроля за бизнесом — это табу! По той же причине все разговоры о «шведском опыте», «шведской модели» и заимствованной из нее концепции «плохого банка» — не более чем иллюзия и самообман. Подробнее о финансовом кризисе начала 90-х годов в Швеции и успешных мерах, предпринятых правительством для выхода из него, читатель узнает из нашей второй статьи, опубликованной в текущем выпуске журнала. Здесь же мы ограничимся констатацией принципа, лежащего в основе «шведской модели». Принцип этот — не только радикальный перехват контроля над компанией у существующих корпоративных управленцев и акционеров, но и прямое изъятие акционерной собственности по остаточным (а значит — реальным!) ценам.
В контексте «шведской модели» государство должно было выкупить все обыкновенные акции Citigroup у текущих акционеров в принудительном порядке по текущей рыночной цене — за 3 доллара 77 центов. Таким образом, за 21 миллиард долларов Citigroup полностью становится собственностью государства (то есть налогоплательщиков, на чьи деньги осуществляется сделка). А государство затем передает банк в управление профессионалам, не запятнанным чудовищной безответственностью, результатом которой стала неслыханная в истории финансовая катастрофа. Лишь при таком сценарии идея тотальной государственной гарантии «ненадежных активов» обретает практический смысл, потому что только в полностью подконтрольном банке менеджмент, заинтересованный в дальнейшем сокрытии убытков, не сможет заниматься гешефтами, а будет беспрекословно выполнять инструкции по санации.
Не должно возникать сомнений, что руководство банка и стоящие за ним акционеры максимально заинтересованы в том, чтобы скрывать истинное положение дел и реальный объем «ненадежных активов». Ведь от этого целиком зависит их выживание. Утаивая убытки по де-факто невозвратным кредитам, оттягивая декларацию этих убытков, насколько позволяет (и не позволяет) бухгалтерский учет, перенося убытки на будущие периоды, выводя самые скандальные активы за рамки баланса, текущее руководство полуживых американских банков поддерживает капитализацию хоть и на мизерном уровне, однако все же на плаву. Три доллара за акцию Citigroup — конечно, позор на фоне 56 долларов начала 2007 года. Но все же эти три доллара несопоставимо лучше, чем окончательное обесценивание бумаг и биржевой делистинг, которые последуют на другой день после официального анонса реального состояния дел в компании. С тремя долларами и суммарной капитализацией в 21 миллиард еще можно симулировать деятельность: брать кредиты у государства и Федерального Резерва, реструктурировать задолженность, надеяться на светлое будущее.
Пассаж о подлинных интересах текущих акционеров и менеджмента американских банков нам необходим для иллюстрации антагонизма, делающего невозможным симбиоз акционерного управления с любой формой государственного контроля. Понимание этого антагонизма предельно важно в ситуации, когда администрация Барака Обамы энергично пытается превратить идею «плохого банка» (bad bank), заимствованную из «шведской модели», в химеру т. н. «агрегационного банка» (aggregator bank), с инициативой которого выступила Шейла Беир, знакомая нашим читателям по ее загадочной роли в любовном треугольнике Citigroup — Wachovia — Wells Fargo5.
29 января 2009 года госпожа Беир, председатель Федеральной корпорации страхования депозитов, рассказала журналистам о новаторских идеях, оплодотворивших совещание, в коем накануне участвовали президент Обама, новый казначей Тимоти Гейтнер и председатель Федерального Резерва Бен Бернанке: «Агрегационный банк будет находиться в совместном владении (mutually owned) правительства и банков, которые продадут агрегационному банку свои ненадежные активы»!
Химеричность «агрегационного банка» администрации Обамы заключается именно в кастрации основополагающего принципа «шведской модели»: по форме — это вроде как «плохой банк», зато по содержанию — все тот же «План Полсона», стратегия Тони Блэра и TARP! Банки сливают государству свой неликвид, а взамен предоставляют даже не дырку от бублика (как было в ситуации с привилегированными акциями), а... просто ничего! В благодарность за государственную защиту интересов текущих акционеров и менеджмента банки, так уж и быть, станут вместе рулить в «агрегационном банке»!
В сухом остатке получаем потрясающую ситуацию с частичной беременностью — «национализацию» банковского сектора а-ля Citigroup. Сегодня у государства 6% акций Citigroup (и 7,8% акций Bank of America). Все остальное (включая полный контроль над компанией) у акционеров и текущих управленцев — тех самых, что довели эти банки до катастрофы. Подобная ситуация с гибридной собственностью означает, что Citigroup и дальше будет сидеть, широко разинув рот: проглотил 20 миллиардов, проглотит и 306 миллиардов, и 2 триллиона.
Изгнать всех акционеров, заставить их заплатить по долгам компании и до того, как налогоплательщики внесут по обязательствам свой первый цент, передать управление банками специальному агентству — вот «шведская модель» и настоящий «плохой банк», который никогда не применят в США.
Противники «шведской модели» указывают на общее место: государство, мол, не может управлять банками по определению, в противном случае госчиновники получали бы такие же огромные зарплаты, что и банкиры. Не по Сеньке, короче, шапка. К тому же, очутившись в руках государства, банки непременно окажутся под давлением законодателей (конгрессменов), которые начнут продавливать резолюции по приоритетному кредитованию «нужных» фирм.
Подобные аргументы — конечно же, примитивное лукавство, выстроенное на неведении. Государству вовсе не нужно управлять банками — после принудительной национализации эти банки незамедлительно передаются в управление специально созданной по такому случаю профессиональной структуре. Именно так все и происходило в Швеции. Кадры для управления национализированными банками можно смело черпать в региональных финансовых учреждениях, которые сумели не замараться в деривативных гешефтах нью- йоркских гигантов.
Последний показательный момент: в середине 90-х годов, в период Азиатского кризиса6, американские инструкторы через политиков и структуры типа МВФ главным условием для «помощи» «азиатским тиграм» называли принудительную ликвидацию текущих акционеров и разгон менеджмента. Теперь же, когда Соединенные Штаты оказались в идентичной ситуации, и республиканцы, и демократы дружно стараются не допустить сценария, который сами же рекомендовали другим странам.
И дело тут, конечно, не в пресловутых двойных стандартах. Дело в моменте истины: и в Азии 90-х, и в Америке сегодня речь идет о смене собственности. А собственность, как известно, обязана перемещаться только в одном направлении — от «неправильных» собственников к «правильным», от «чужих» — к «своим»!
Теперь, полагаю, понятно, почему слова «национализация» нет в американском словаре, а есть лозунг «Покупай всё американское!» Конгресс на полном серьезе собирается придать ему законодательный статус.
Примечания
1 US United Steelworkers, в частности — Рон Блум, ссылку на которого я
