боев второй половины войны – массовые драки, «собачьи схватки» – происходили именно у земли. То есть требовали от аппарата максимальной маневренности. Вооружен он был, правда, слабовато – маленькая пушка и пулемет. Однако практически все приехавшие к нам воевать французы были опытными летунами. Большинство имело боевые навыки. Так что «Як-3» в их руках представлял грозную опасность.
– Но… – сказала Ольга.
– Что «но»? – не понял Олег.
– По интонационной окраске твоего повествования дальше следует «но»…
– «Но» тоже были, – согласился Парамонов. – Про слабое по сравнению с «мессерами» и «фокке- вульфами» вооружение, я уже сказал. А этот самолетик – еще и фанерный.
– Из обычной фанеры? – ужаснулась слушательница.
– Из авиационной. Но это ничего не меняет. Любое попадание, как правило, было фатальным. Это не «Ил-2», в котором по возвращении из боя дыр могло быть больше, чем неповрежденной поверхности. Один залп – и ты факел.
– А у немцев?
– «Ме сто девятые», все серии, дюралевые. Баки обтянуты сырой резиной, у асов – лосиной кожей. И, конечно, несравнимо более сильное вооружение. В одиночном бою с немецким истребителем «Як-3» еще имел неплохие шансы. А теперь представь, что он летит на перехват строя бомбардировщиков. Или на штурмовку пехотных позиций. И в него, в фанеру эту, палят десятки, а то и сотни, разнокалиберных стволов. Просто у нас была другая концепция ведения войны. К сожалению.
– Почему к сожалению?
– Потому что в России люди всегда были не более чем расходным материалом, – горько сказал Парамонов. – Фанерные самолеты можно было шлепать десятками тысяч. На них сажать те же десятки тысяч необученных пацанов. Их учили взлетать и садиться, остальное они должны были получить в боях. Средний срок службы – три-пять вылетов. Одноразовый самолет, одноразовые пилоты.
– А как же Покрышкин, Кожедуб? – Нет, все-таки Ольга была гораздо более подкована, чем можно было ожидать от барышни.
– Это, несомненно, настоящие асы и герои. Покрышкин – кадровый пилот, пятьдесят девять сбитых лично. Прошел всю войну. Воевал в основном на «аэрокобрах», американских истребителях, поставлявшихся нам по «ленд-лизу». Кожедуб, шестьдесят два сбитых лично, воевал на «лавочкинах», относительно тяжелых советских истребителях. Причем во второй половине войны, когда численный перевес нашей авиации уже был заметен. У немцев же количество пилотов, сбивших более ста самолетов противника – десятки. Среди них – женщины. В конце войны в Люфтваффе воевали два типа серийных реактивных истребителя. Это просто другой уровень техники.
– Почему же тогда мы выиграли? – Вопрос был провокационный.
– Потому что кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет, – улыбнулся Парамонов. Но улыбка быстро исчезла: – Мой дед на «Як-3» как раз и совершил один боевой вылет. Хорошо, успел родить до армии моего отца.
Некоторое время они молча шли по бетонным стоянкам. На них – как птицы с подрезанными крыльями – стояли самолеты. Многие из них по техническим параметрам еще могли бы взлететь. Но немногим доведется это сделать…
Ольга решила слегка расшевелить атмосферу.
– Смотри, как очки чудовища, – сказала она, показывая на хищный, приземистый, развернутый к ним высоченным хвостом-килем и соплами моторов, силуэт реактивного истребителя восьмидесятых.
– Эта схема, двухдвигательная, так на сленге и называется: «очки», – пояснил Парамонов.
– Какие же они здоровенные! – восхитилась Ольга. – А туда залезть можно?
– Не советую, – честно предупредил Олег.
– Из черной пещеры нету выхода?
– Есть.
– Ну, тогда пока. – Ольга оказалась девушкой вполне спортивной, да и шасси грозного истребителя не было высоким.
– Ты хоть сфотай меня! – Она уже выглядывала из сопла реактивного двигателя.
Парамонов пару раз добросовестно щелкнул «мыльницей».
– Вылезешь – я тебя еще раз щелкну, – пообещал он. – Кадры занятные будут.
– А что такое? – Ольга, опершись на протянутую руку, уже спустилась на бетонку.
– Посмотри на себя, – невозмутимо сказал Парамонов.
– Ой! Ой! О ужас! – запричитала барышня. Ее белое обтягивающее тело платье – равно как и кофточка того же цвета – все покрылось серыми и черными пятнами. Сажа от когда-то сгоревшего в двигателях керосина. – Что ж ты не предупредил?
– Я не предупредил? – Парамонов изо всех сил сдерживался, чтобы не расхохотаться. – Я ж сказал: не советую!
– Сказал бы «запрещаю»! – чуть не плакала Ольга. – Как я теперь домой поеду? Да даже до машины дойду?
Олег наконец пожалел неудачливую экспериментаторшу.
– Я знаю как, – сказал он и в лес девицу поволок.
Выйдя – с предварительным звонком – через боковой КПП, они оказались в настоящем лесу. Высокие сосны, небольшой еловый подрост. Но идти можно было спокойно, даже не по тропам, что Парамонов и делал. Ориентировался он в этом лесном массиве прекрасно.
– Сейчас здесь будет озерцо. Не Коктебель, конечно. Но искупаться можно. К тому же тут не бывает людей.
– Ты уверен? – Меньше всего Ольге нужны были свидетели ее позора.
– Уверен. Сюда нет подъезда. А современный народ пешком не ходит.
Так и оказалось.
Озерцо было еще меньше, чем когда Олег его видел в последний раз: и без того недлинные берега постепенно заболачивались и зарастали осокой. Лишь в одном месте – там, где раньше был пляжик, – сохранился небольшой, метра в три, песчаный заход в воду. И то его нашли не сразу – место со всех сторон уже было окружено буйной растительностью.
– Слава богу, – выдохнула барышня. И тут же смутилась: – Только я без купальника.
– Ты б лучше переживала, что без стирального порошка, – усмехнулся Парамонов.
– Тоже мне, умник! – буркнула Ольга, хотя раздеться так и не решилась.
– Не переживай, я могу отвернуться, – сказал Олег.
– Да можешь и не отворачиваться, – сказала Ольга. – Мне после такого все равно.
И тут же – не вполне, конечно, логично:
– А вдруг кто-нибудь на нас еще смотрит?
– Наверняка смотрит, – спокойно сказал Парамонов.
Ольга от ужаса мгновенно опустила уже было приподнятый подол когда-то белого платья.
– Кто?
– Не знаю, как сейчас, а раньше постоянно спутники американские здесь торчали, фотографировали. Вот разденешься, а твои снимочки – на стол ихнему президенту.
– Ихнему! – передразнила барышня. – Тоже мне редактор.
– «Ихнему» лучше звучит, чем «их». Кроме того, мое авторское право. Как хочу, так и говорю.
– Ладно уж, автор. Ты лучше действительно отвернись. – Она все-таки подняла двумя руками подол, собираясь стащить платье через голову.
