Улыбка с Таниного лица сошла.
– Никак невозможно, Марконя. Никак.
– Но почему?! – в ярости возопил профессор. – Почему?
– А ты не понимаешь? – спросила Логинова.
– Нет! Я честно этого не понимаю. Объясни, если сможешь. Ты ж ушла вообще молча!
– Я не молча ушла, Марконь! Я с тобой долго по разным вопросам беседовала. Только без взаимопонимания.
– Ну например?
– Например, Софья Лазаревна, – грустно сказала Логинова.
Тема не обрадовала профессора, но он не был готов отказываться от дискуссии.
История случилась действительно неприятная.
Жила в их поселке, прямо по соседству с домом самого Маркони, старенькая вдова известного в свое время в Москве профессора-гинеколога. Тоже врач, правда, уже лет двадцать как не практиковала. В силу преклонного возраста.
Жила себе тихонько. В маленьком домике с удобствами на дворе. С крошечным огородиком – лучок, петрушка, морковка, – который по старой памяти обрабатывала их тоже старенькая домработница.
Цветы перед домиком – немного, но очень красиво – обихаживала сама Софья Лазаревна.
Так и жили. До самых тех пор, пока не грянули ветры перестройки.
Дома в их поселке, а точнее, участки, большие, по пятнадцать, а то и двадцать соток, с соснами, прежние хозяева стали продавать хозяевам новым – тем самым пресловутым «малиновым пиджакам». А у кого еще на тот момент водились серьезные деньги?
Один из таких, хоть и пиджак на нем был обычного цвета, сделал предложение Софье Лазаревне.
Кстати, не бандитское, за адекватные по тем временам деньги. На них вполне можно было построить такой же, а то и получше домишко с удобствами – только по другому направлению. Ну и, может, километров на десять-пятнадцать подальше от Москвы. А разницы хватило бы еще на машину, пусть и отечественную. И на водителя. Если оплачивать только выезды на дачу, можно было протянуть лет двадцать, то есть гораздо больше, чем ожидаемый «срок доживания» Софьи Лазаревны – имеется такой гнусный термин у экономистов социальной сферы.
Несмотря на столь щедрые условия, старушка от предложения отказалась: именно здесь она прожила лучшие годы с покойным мужем, именно отсюда упорхнули в большой мир ее дети и внуки, все поголовно пошедшие той же дорогой Гиппократа, но ныне исполняющие свой врачебный долг кто в Канаде, кто в Израиле, кто в Америке.
Они, кстати, по телефону уже сказали бабушке, что пусть продает все и наконец едет к ним: любой член семьи готов был взять ее с радостью.
Казалось бы, отказала старуха потенциальному покупателю участка – и ладно.
Но не таков был потенциальный покупатель.
Прямо обидно мужчине стало: он же не как бандит подошел, все по понятиям. И вдруг – нелепый отказ.
Приехал его человек, объяснил бабушке, что отказывать таким людям не стоит. Себе дороже.
Объяснил максимально мягко, однако и этого хватило на серьезный сердечный приступ у не привыкшей к посткоммунистической коммерции старушки.
Часть разговора случайно услышала зашедшая по соседским делам Логинова.
В итоге ассистент «нового русского» вылетел с бабкиного участка, как пробка из шампанского – могла Лога в таких случаях быть максимально неприятной. В ход пошла даже палка от дворовой метлы.
И колесо закрутилось.
Марконя уже тогда набрал определенный авторитет, поэтому от идеи сводить счеты с его женой обиженные потенциальные покупатели бабкиного участка отказались. Несмотря на «легкие телесные», полученные в ходе общения с помощником, как выяснилось, действительно серьезного персонажа.
Но выдвинули встречные условия: уговорить глупую бабку.
Это, пожалуй, была первая по-настоящему серьезная размолвка в течение их спокойного, без каких- либо потрясений, брака.
Марконя искал ходы, как удовлетворить бандита-бизнесмена-депутата, не ущемляя бабкиных интересов.
А Логинова требовала драки, иначе, как она говорила, жить в этой бандитской стране отказывается.
Поначалу Лазман даже обрадовался: он предложил супруге на выбор с десяток небандитских стран. С учетом его квалификации, известности и свободного владения тремя европейскими языками (и здесь угадал-таки в свое время умница-свекор!) он не сомневался в своем будущем ни в одном из названных государств.
Но Лога, как это часто с ней бывает, начала сама же себе противоречить: страна, конечно, бандитская, однако никуда она из нее не уедет, а если Марконя боится этих ублюдков, то она и сама сумеет постоять за себя и бабку.
Короче, тяжелый был для Маркони период. В котором, как ему виделось, он показал себя с наилучшей стороны. Договорился с оппонентом об увеличении, и поначалу немалой, суммы. Да еще намерен был доложить свои собственные. В сумме точно, с запасом на длительную ежемесячную дотацию, хватило бы на покупку небольшого участка в их же поселке. Не совсем удачно расположенного, с крошечным домиком, зато с удобствами внутри, то есть даже получше того, что Софья Лазаревна имела.
А что участок меньше – так бабка свой, действительно большой, все равно почти позабросила.
Как Марк считал, в схеме имелись только плюсы.
Бабуля продолжала жить в родном кооперативе. С ней оставалась и ее домработница, испокон веков жившая в соседней деревушке. И кроме того, выпадали еще серьезные деньги сверху, никак в старости не лишние – не на пенсию же от родного государства ей жить? Тем более что бабка решительно отказывалась от помощи заграничных родственников.
В общем, Софья Лазаревна скрепя сердце согласилась – по телевизору она уже насмотрелась на проблемы, связанные с отношениями «хозяйствующих субъектов». А Марконя впахивал в три смены, чтобы добрать бабушке недостающие для придуманной им схемы деньги.
И что же? Вместо того, чтобы восхититься его щедростью и деловой сметкой, Татьяна Ивановна смотрела на мужа чуть не волком!
Это было обидно и очень-очень непонятно.
Хотя, казалось, история рассосалась сама собой.
Софья Лазаревна облегчила всем жизнь, в одночасье уйдя за супругом.
