Впрочем, Олега это сильно не напрягает: он все свои решения принял давно.
Ну, может, не в Монино, на берегу мелеющего озера, а немного позже, однако – давно. И если эти проволочки зачем-то нужны для Ольгиного самоутверждения, то он не против.
Все, что от него требуется, Парамонов уже – в инициативном порядке – сделал: написал письмо о признании отцовства, написал завещание, в котором все оставлял Ольге и ребенку, при условии сохранения тети-Пашиного статус-кво.
Нет, Олег вовсе не собирался умирать.
Он даже «Сайгу» отдал обратно в магазин, на продажу: просто так от ружья не избавишься, в мусоропровод не выбросишь.
Однако к нотариусу сходил, чувствуя, что отвечает теперь не только за свою, но и еще за две дорогих ему жизни.
Даже мимолетная мысль о смерти напрягла.
А тут еще, очень некстати, заболело в правом подреберье.
Парамонов незаметно потыкал себя под ребро. Вроде боль не усиливалась. Но – опять же, вроде – там прощупывалось что-то непонятное.
Он потыкал с левой стороны – не понял разницы.
Заметив быстрый взгляд Ольги, убрал руки.
– Красиво-то как, а? – сказала Ольга, мельком оглядев окрестности. Снежная равнина впечатляла своими размерами.
– Да уж, здоровенная страна, – согласился Парамонов. – Странное дело, правда? Ничего, по сути, по сторонам нет, а ехать не скучно.
– А что у тебя со стихами? – спросила Ольга, обгоняя совсем уже медленно тащившийся грузовичок. – Что-то ты мне давно ничего не читал.
– Ну, ты ж отказалась выйти за меня замуж, – ухмыльнулся Олег. – Вот я и обиделся.
– Обиделся – и не пишешь? – уточнила Будина. – Или обиделся – и не читаешь?
– Есть новые, – сказал Парамонов.
– Давай, – приказала подруга.
– Только они не все веселые, – предупредил Олег.
– Удивил, – улыбнулась женщина. – А я-то думала, что ты комик.
– Неудачное определение. Комики – поголовно депрессивные личности.
– Давай уже, читай.
– Даю, – сказал Парамонов, доставая бумажку из кармана пиджака: он вообще не умел читать стихи на память.
Олег читал без аффектации и «завывов», как часто практикуют поэты. Но на Будину стихи в его исполнении все равно действовали намного сильнее, чем когда она их читала с листа.
Нет, они ей и на бумаге нравились: к Олежкиному дню рождения Будина даже подарочек приготовила – собственноручно сверстанный и проиллюстрированный сборник его стихов.
Но в безыскусном воспроизведении автора они все равно действовали иначе.
Говорить об этом сейчас Ольга не стала.
Однажды сказала – так автор ответил, что, значит, стихи не очень. Хорошие стихи – и на бумаге хорошие.
– А я б с удовольствием ходила кругами, – сказала Будина, объезжая изрядную рытвину – дорога уже разительно отличалась от подмосковной. – Мне сейчас все нравится: дом – работа – любимый. Ходила бы и ходила.
– Значит, стихотворение воспринято с оптимистической точки зрения, – усмехнулся поэт.
– Ну, из того, что я раньше читала, это точно не самое печальное, – улыбнулась она. – Давай дальше.
– Осенний цикл, – сказал Парамонов.
– Слушаю, – отозвалась Ольга.
