очарованию вкусной еды добавлялось не менее приятное очарование раскрашенной разноцветными катерами и судами акватории.
— Завтра в полдень будем Вовчика крестить, — сказала Майка. На немой вопрос отца ответила сразу: — Сашка будет. И Николай Андреевич тоже.
— Они успокоились? — спросила Катя.
— Сашка — да. Уже утешился с какой-то моделью. Мисс чего-то. А Николай Андреевич — вряд ли. Но у него Вовчика ведь никто не отнимает. Он уже дважды прилетал. Не знаю — специально ради внука или нет, но к ребенку приезжал. Кстати, папик, я получила ответ.
— Какой? — не понял Чистов.
— Ну, помнишь, мы на экспертизу ходили? Точней, я тебя отвела.
— Помню, — односложно ответил тот. Он не был уверен, что это стоит обсуждать за праздничным столом. Однако Майка не церемонилась:
— Так вот, папочка и мамочка. Официально заявляю — и Петька свидетель, — что этот мужлан из вашего прошлого ко мне никакого отношения не имеет. Я — дочь Екатерины Степановны и Владимира Сергеевича.
Воскобойникова сидела с неподвижным лицом, вообще не было понятно, как она относится к сказанному. Да и к тому, что это говорится сейчас и в таком составе.
— Закрыли тему, — предложил Чистов.
— Нет уж, — злопамятно заявила Майка. — Ничего не закрыли. Я теперь полное право имею ему позвонить и сказать, чтобы он засунул свое завещание в одно место. Имею полное право.
— Не имеешь, — сказал Чистов.
— Почему? — Дочь вовсе не была расположена отказываться от своей идеи — слишком много нервов забрала у нее эта история.
— Потому что он умирает, — объяснил отец.
Над столом повисла тишина.
Слышен был лишь шум невысокого прибоя да отдаленные звуки мегаполиса.
Только что обсуждали крестины — то есть рождение. Как вдруг — ворвалась смерть.
— Что с ним? — спросила Майка.
— Инсульт, — коротко ответил Чистов.
— Он что, точно умрет? Разве от этого не лечат?
— Думаю, умрет, — не захотел обсуждать отец.
— И что мне тогда делать? — спросила Майка. — С этим его миллиардом? С другими детьми судиться?
— У него нет других детей, — это сказала Воскобойникова. — Отец прав, ничего говорить не надо. Если возникнут вопросы с наследством, откажешься — и все. А говорить Ивану сейчас ничего не надо. Он много чего разрушил, но много и построил. И еще — он не был подлецом.
— А кем он был? — вспыхнула дочь. Вот теперь она больше походила на маму, чем на папу. — Кем он был, мам? Он же вам действительно все разрушил! И что он создал?
— Это не он разрушил, — сказал Чистов. — И не он создаст. Это все наши с мамой дела. И были, и есть. И даст бог — будут. Все, диспут закрыт.
Сказано было так, что возможность продолжения темы теперь уж точно полностью отсутствовала.
Петя смотрел на Чистова с нескрываемым уважением, Катерина — с благодарностью. А Майка — с открытым ртом: оказывается, папик может быть и таким.
Тем временем проснулся младший Чистов.
В пустом зале, кроме них, никого не было, и малышу поменяли подгузник прямо на месте. Начала Майка, но комифранцуз не выдержал, оттеснил нерасторопную мамашу и завершил процесс быстро и точно, снова поймав одобрительный взгляд Чистова-старшего.
А самый младший Чистов, нисколько не волнуясь, разглядывал своими голубыми глазками собравшихся, не забывая при этом волшебно улыбаться.
Правда, только до того мгновения, когда мамаша, расстегнув легкую кофточку, не дала ему грудь. Тут он одобрительно зафыркал, приноравливаясь к выскользавшему, в молоке, материнскому соску, потом, прильнув, запыхтел и зачавкал, демонстрируя бесконечное удовлетворение такой прекрасной жизнью.
Майка победно глянула на Петю — мол, вот этого ты точно не можешь.
— Должна же быть от женщин хоть какая-то польза, — невозмутимо согласился юный психолог.
«Да, семейка у них будет веселая», — подумал Чистов-дед. Он почему-то уже не сомневался, что субтильный и юный Петя сумеет уломать крутую и своевольную Майку.
Ну и слава богу.
Еще одна пара, не похожая ни на какую другую.
Главное — чтоб у них было счастье.
А они с Катей уже почувствовали усталость.
Оставалось надеяться, что это не возраст сказывается, а дальний перелет и смена часовых поясов. Петя отвез их в отель, там они помахали Майкиным родителям руками — малыш уже снова спал — и попросили не опаздывать на завтрашнюю церемонию.
Все.
Длинный день закончен.
Владимир и Воскобойникова поднялись на четвертый этаж.
Номера были рядом.
Одновременно вставили магнитные карточки в замки.
— Может, хватит уже? — вдруг спросил ее Чистов.
— Что — хватит? — не поняла Катя.
— Дурью маяться, — объяснил ей муж. — Пошли в мой номер.
— А мы решили все проблемы? — спросила она.
— Никто и никогда не решит всех проблем, — спокойно сказал он, обнимая ее за плечи и увлекая за собой. — Все равно тебе лучшего не найти.
— Ты от Пети заразился? — поинтересовалась жена. Но сопротивляться не стала.
— А что, Петя — молодец, — оценил будущего зятя Чистов. — Я теперь тоже тобой командовать буду.
— Попробуй, — отозвалась Катя. Она уже присела на кровать, чтобы снять натершие ноги узкие туфли.
И он попробовал. Правда, мягко и нежно. Через несколько секунд она уже лежала на покрывале, на спине, и на ней почти ничего не было.
Разве что туфли, которые Катя снять не успела, а Чистову они не мешали.
— Все, одолел женщину? — спросила она, когда дыхание чуть успокоилось.
— Ага, — согласился Чистов. — Больше я тебя никуда не отпущу. Петя говорит: вами надо руководить. А он умный. И психолог, и психиатр в одном флаконе.
— Господи, нашелся руководитель, — сказала Воскобойникова, так и идя в ванну — безо всего, но в модельных туфельках и прямо, как в детстве научили, держа спинку.
Чистов мгновенно догнал ее, обнял сзади своими сильными руками, прижал к себе.
— Все, Катька, кончилась твоя власть, — прошептал он. — И мы женимся заново, поняла?
— Я не против, — тоже шепотом ответила она.
После душа уставшая Катерина быстро заснула, а Чистову не спалось.
Перед глазами мелькали то сегодняшние сцены, то — из далекого прошлого.
Вот они с Катькой на торжественной линейке в мидовском пионерлагере: он в черных брючках и белой рубашке. Она — в синей юбочке и белой блузке. Оба — как и все дети вокруг — в ярко-красных галстуках.
