слегка загримировавшись на случай последующих «фотороботов», отследил стандартные маршруты бывшего чекиста. И сам же вышел на окончательное решение.
Дело не в снизившейся квалификации старого волка Саранцева, а в высочайшей квалификации старого волка Мильштейна. Ну и, конечно, в том, что Мойша уже нападал, а Глеб Петрович о своем новом враге еще даже не догадывался: он же работал не против «Четверки», а всего-навсего – действительно по просьбе своего вассала Велесова – против наглого и навязчивого рекламиста Береславского.
Последняя, она же первая очная, встреча бывших коллег произошла рано утром, когда привыкший к порядку и физической культуре Саранцев вышел из своей скромной квартирки на пробежку.
Пожилой субтильный человечек, сгорбленный временем и остеохондрозом, ничем не мог привлечь его внимания. На ногах старичка – суконные боты «прощай, молодость», на плечах – пальтишко, модное в советские семидесятые.
Место встречи Мойша выбрал по-умному: широкий тротуар вдоль набережной Москвы-реки. В такое время и в такую погоду по нему никто не ходит, разве что редкие бегуны пробегают, типа Глеба Петровича. А то, что мимо едет множество машин, Семена Евсеевича не смущало. Никто не остановится, даже если поймет, что происходит.
Вот и бегун наш показался. В дорогих спортивных штанах и свитере. На шее – шерстяной шарфик. Не спеша, пробежал мимо. Но что-то кольнуло старого волка. Интуиция, отработанная десятилетиями, и на этот раз не подвела. Оглянулся-таки на старичка Саранцев.
Поэтому пулю из замечательного (а может, и лучшего в мире) пистолета «зиг-зауэр» Глеб Петрович получил не в затылок, а в лоб.
Контрольного выстрела, когда стрелял Мойша, не требовалось. Кстати, он и руки при выстреле не поднимал, и вроде бы даже не целился, буквально физически ощущая прямую, связывающую срез его ствола с центром мишени – неважно, бумажной или живой.
В итоге Глеб Петрович, подброшенный мощной пулей, упал не на живот, а почти на спину. Если бы не кровинки на лбу, ни дать ни взять – обширный инфаркт. Впрочем, кровь заметна только при близком рассмотрении.
В отличие от практически отсутствующего затылка. Но это обнаружат, лишь когда тело перевернут.
А старичок, не спеша, продолжил движение. Вот он на мгновение прислонился к гранитному парапету – в воду полетел быстро свинченный самодельный, но добротно выполненный глушитель.
Вот перешел широкую дорогу и скрылся в арке большого «сталинского» дома. Арка тоже широкая: в ней даже контейнер мусорный уместился – туда полетело аккуратно свернутое пальтишко. И старичок оказался довольно спортивным, только маленьким, мужчиной лет пятидесяти. В линялых спортивных штанах, в вязаной шапочке и со стареньким велосипедом, прикованным тросиком с замком к металлическому пруту решетки. Хотя кому такое старье, кроме его хозяина, нужно?
Так и укатил мужичок, даже ствол не сбросив.
Потому что жалко. Трофей еще с Афгана остался, с памятной охоты на самолет, регулярно пересекавший пакистанскую границу с американскими инспекторами.
Вон как все запуталось, теперь в Афганистане дети тех американцев воюют с детьми тех, им же подведомственных, моджахедов. А чекисты продолжают свои войнушки уже в России и между собой.
Но такие сложности и условности сейчас мало волновали мерно крутившего педали Мильштейна.
Дело сделано, очередная угроза интересам «Четверки» отведена, жизнь продолжается.
Глава 27
Ефим Аркадьевич находит Роджера и едет в Вяльму
Место: Москва.
Время: три года после точки отсчета.
Никак не изменился за прошедшие месяцы Измайловский вернисаж. Те же деревянные ряды, те же лица, в общем, приятные сердцу и глазу Ефима Аркадьевича Береславского, тоже в недавнем прошлом обитателя этих мест. Хотя больше и не собирается рекламист и галерист Береславский сюда в качестве торговца живописью возвращаться. В одну воду дважды не войдешь. Тактика его в продаже объектов искусства теперь сильно поменялась. А стратегия изменилась вообще радикально.
Оно и понятно. Если в картине как субъекте рынка 99 процентов стоимости сосредоточено в ее «имидже», – то есть в том, что зрители об этом произведении искусства и его авторе думают, – то, значит, рекламисту Береславскому и следует сосредоточиться на том, чтобы в правильном направлении управлять этими самыми мыслями.
Что он и пытается делать.
Создает своим художникам «оправу» – многочисленный принт-арсенал: листовки, буклеты, проспекты, каталоги. Ведь, как известно, короля играет свита. Люди, перелистывающие хорошо изданный каталог Мухи, уже не удивятся приличному ценнику на ее произведения. А это и значит правильно задать направление мыслей зрителям и потенциальным приобретателям объектов искусства.
Но, конечно, единым принтом сыт не будешь. У Береславского в запасе немало и иных средств возвеличивания своих авторов. Та же Муха, улыбаясь, смотрит теперь не только с листовок, но и с мобильного стенда, развернутого перед небольшой экспозицией ее работ в галерее Ефима Аркадьевича. А еще – поскольку цены на Мухины картины уже не всем ценителям по зубам – хитрый рекламист наклепал по 20 принт-копий лучших ее работ.
Копии сделаны мастерски: на настоящем льняном холсте, с применением самых современных технологий печати. Все вживую Мухой подписанные, каждая – с сертификатом соответствия и со своим порядковым, от 1 до 20, номером. Выглядят как настоящие – сами печатники порой путаются, а стоят в двадцать раз меньше. Убивает Ефим Аркадьевич при этом, как всегда, сразу двух зайцев: зарабатывает на продаже копий и промотирует художницу. Есть еще и третий заяц в запасе расчетливого рекламиста: художники тоже потихоньку потянулись к нему, печатать рекламные материалы и промокопии. И тоже не без прибыли для «Беора».
Много на этих самоотверженных тружениках кисти не заработать, но Береславский точно знает: лучше немного, чем ничего.
Даже журнал начал по этому поводу издавать, «Коллекционер» называется. Тоже подходящее оружие в обойме практикующего продюсера.
Единственное, что не заладилось, – так и не нашел пока себе Ефим Аркадьевич своего, настоящего, глубоко притягательного и во всех отношениях промотируемого автора. Ни Муха, ни остальные художники, с которыми он имеет дело, пока таковыми не являются, поскольку не отвечают сформулированному головастым рекламистом ряду условий успеха: эксклюзивности (работа только с Ефимом), наличию в распоряжении промоутера «склада» картин, умеренности материальных запросов художника в первые годы «раскрутки», наличию собственного, глубоко индивидуального художественного почерка, своего рода «фирменного стиля», в который выгодно вкладываться, потому что он потом долгие годы будет на тебя работать.
И, как известно, есть еще одно условие, нужное для успеха. Продюсер, промоутер должен найти такого художника, творчество которого окрыляло бы, – тогда куда легче переживать первые, самые трудные годы и куда проще сглаживать неминуемые конфликты и трения между промоутером и промотируемым.
Несомненно, ни Муха, ни остальные авторы Береславского всеми перечисленными достоинствами в комплексе не обладали.
Но сегодня Ефим Аркадьевич пришел на вернисаж вовсе не в поисках «своего» автора. Потому что
