маньяком повстречаться». Но вслух по ряду причин ничего говорить не стал.
– Чем я могу помочь? – спросила Овалова.
– Я ищу одного очень талантливого художника, – задушевно начал Ефим Аркадьевич, стараясь вновь не напугать девушку.
– Зачем он вам? – настороженно спросила та, явно догадываясь, о ком идет речь.
– Дело в том, что я промотирую неизвестных художников, – быстро сказал он. – Делаю неизвестных известными.
– Я знаю, что такое промотировать, – усмехнулась девушка. – Только не уверена, что он сейчас хочет известности. Вы ведь про Оглоблина думаете?
– Совершенно верно. Я думаю про Вадима, вашего друга, – согласился рекламист. – И думаю, что он согласится. Все же его нынешняя деятельность не слишком перспективна, нужно переходить на творческую работу.
– Что вы имеете в виду? – побледнев, спросила Овалова.
– Обязательно объясню, – улыбнулся профессор и, показав глазами на прислушивающуюся кадровичку, предложил: – Может, поговорим где-нибудь в кафешке? Много времени я у вас не отниму.
– Хорошо, – после секундного раздумья согласилась девушка и обратилась к сотруднице кадрового отдела, видимо своей давней знакомой:
– Татьяна, я за дипломом зашла, на работу устраиваюсь.
– Ты же еще три дня назад звонила, мы все подготовили. Куда ты делась?
– Долго рассказывать, – отмахнулась та. – Потом как-нибудь.
– Ладно, – обиженно замкнулась кадровичка и передала ей объемистый конверт.
Овалова расписалась везде, где надо – и еще через пятнадцать минут они с профессором Береславским уже сидели в прикольной забегаловке, необычной прежде всего тем, что она была вегетарианского толка.
– Давайте открытым текстом, – предложил Ефим Аркадьевич, вгрызаясь в бурую фальшивую котлету из фальшивого зайца. – Я выкладываю все, и вы выкладываете все.
– Давайте, – без энтузиазма согласилась девушка, деликатно отъев край негусто смазанного сметаной блинчика.
– Ваш друг Вадим Оглоблин, – начал Береславский, – замечательный художник.
– Знаю, – хмуро сказала Лена.
– Он отлично тачает фальшаки.
– С чего вы взяли? – У едва успокоившейся девушки от такой прямоты выпала из руки вилка.
– Я купил одну его работу, – успокаивающе сказал Ефим Аркадьевич. (Чего, мол, нервничать? Эка невидаль, фальшаки.) – Подделку под Ивана Шишкина.
– Он вам ее продал? – Руки девушки предательски дрожали. – Вы можете доказать?
– Могу, конечно. Но зачем?
– Что «зачем»?
– Зачем доказывать? Он же мне не как мастер по фуфелам нужен. Я хочу промотировать замечательного художника Оглоблина. С его собственными, а не скопированными работами.
– Вы меня напугали, – тихо сказала девушка. – Он же не по своей воле их делал.
– Извините, – смутился Береславский. – И не волнуйтесь. Меня несколько дней назад тоже сильно напугали. Думаю, у нас с вами общие враги. И еще думаю, что время работает не на них.
– В каком смысле? – уже с надеждой спросила Лена.
– Есть у меня информация, что этот бизнес долго не проживет.
Береславский, похоже, уже понял расклад. Если Оглоблин писал фальшаки не по своей воле, то, скорее всего, по воле Велесова. Неужели и в него, Береславского, стреляли по воле этой сволочи? Впрочем, кто бы ни играл на стороне злодеев, если Мильштейн сказал, что причина устранена – значит, устранена.
Так он и поведал девчонке:
– И у меня из-за этих гадов были проблемы. Так что ничего страшного. Предлагаю перевернуть страницу и начать новую жизнь.
– А вы думаете, они не будут его искать? – теперь уже с серьезной надеждой спросила Овалова.
Она явно начинала видеть в Ефиме Аркадьевиче союзника. И даже более того – пропуск в эту самую, только что упомянутую вслух, новую жизнь.
– Думаю, не будут, – вновь вспомнив Мойшу, уверенно сказал Береславский. – Поехали к Вадиму, начнем серьезный разговор.
– Может, лучше, завтра? – устало сказала девушка, посмотрев в окно: там явно начинало смеркаться.
– Почему завтра? – не понял увлеченный Ефим. – Время-то детское!
– Потому что он сейчас в деревне живет.
– Ну, так поехали в деревню! – Ефим Аркадьевич не терпел промедлений, если дело пошло в правильном направлении.
– А деревня эта – возле Онежского озера, – наконец решилась Овалова. – Тысячу километров пилить. – Теперь она полностью доверяла Береславскому.
Ефим Аркадьевич с минуту переваривал новость. Но запал был силен, и он предложил выезжать немедленно – все равно эту тысячу километров надо проехать! Соответственно, чем раньше маршрут начнут, тем быстрее закончат.
Теперь уже думала Лена. И тоже не более минуты.
– Ладно, поехали, – сказала она. – Но там сначала поезд, потом – два автобуса.
– Нет уж, – не согласился рекламист. – Сначала и до конца будет мой «Патрол».
– Хорошо, – легко согласилась девушка.
Она доела свой блинчик, аккуратно вытерла ротик салфеткой – она вообще делала все интеллигентно и аккуратно, – после чего путешественники вышли из кафешки и прошли до заслуженного вездехода Береславского.
Ефим сел за руль и выслушал нехитрую исповедь девчонки: от появления у ее нищего любимого денег до пленения ее самой какими-то странными и опасными людьми. И такого же странного – без каких-либо объяснений – последующего освобождения. («Понятно, – подумал Ефим. – Мильштейн устранил главную проблему, потому девчонку и освободили». Да, не хотел бы он, Ефим, стать когда-нибудь главной проблемой Мильштейна.)
Так, за разговорами, беспробочно миновали пол-Москвы. Но уезжать путешественникам было пока еще рано: следовало завершить кое-какие дела в столице – побывать в «Беоре» и заехать к Ефиму домой. Тем не менее путешествие фактически началось.
Глава 28
Своя игра Жоржа Велесова
Место: Москва.
Время: три года после точки отсчета.
Как же быстро все в этой жизни меняется!
Только что Велесов холодел от страха перед всесильным и безжалостным Глебом Петровичем. Только что трясся в предвкушении провала аферы с «шишкиными».
Только что до него опаснейшим образом докапывался толстый паскудный рекламист, а прикормленный и обласканный Георгием Ивановичем молодой пачкун Оглоблин, столь замечательно изобразивший из себя академика Шишкина, подло бежал в неизвестные края, прихватив свою девку.
Все это действительно было только что.
