И еще.
Короче, не сразу она вспомнила о водителе.
– Ребята, нужно посоветоваться, – наконец сказала Ленка.
Ребята были все внимание.
– Там, в машине, Ефим Аркадьевич, – с ходу начала она. – Береславский фамилия.
Лицо супруга сразу закаменело.
– А какое он к тебе имеет отношение? – спросил Вадим.
– Ко мне – никакого, – ответила Ленка. И так посмотрела на Оглоблина, что дополнительные пояснения не потребовались. – Он к тебе имеет отношение. Он продюсер. Ищет неизвестных художников и делает их известными.
– А мне нужна сейчас известность? – печально спросил поначалу оживившийся Вадик.
– Похоже, та история закончена. И Береславский тоже имеет к тому отношение.
– К истории? – опять нахмурился специалист по Шишкину.
– Нет. К ее завершению. Он сказал, что Велесов больше не страшен. Есть у него какая-то информация на этот счет.
Надюха жадно следила за беседой, но в разговор не вступала.
– Не очень верится, но дай-то бог, – с надеждой произнес Оглоблин. – А чего ты его в дом не позвала?
– А Надюха? – вопросом ответила Ленка.
– А что Надюха? – задумался единственный в доме мужчина. – Надюха, ты сможешь притвориться обычной девчонкой?
– Я и есть обычная, – обиженно шмыгнула носом Надежда.
– Для нас – да, – мягко сказала Овалова. – А для других – вряд ли.
– Попробую, – наконец согласилась мелкая.
– Это ненадолго, – утешила ее Лена. – Если мы обо всем договоримся, он мне по дороге о принципах сотрудничества уже рассказывал, то через день-два он уедет. И вообще он нормальный мужик.
В ответ Вадим снова с подозрением посмотрел на Ленку. И снова успокоился после ответного взгляда.
– К тому же он очень старый, – честно добавила его жена. – Почти пенсионер.
– Знаем мы этих пенсионеров, – буркнул Вадик, но было ясно, что вопрос решен.
– Ну что, зовем дяденьку? – спросила Ленка у собравшихся.
– Зовем, – подтвердили собравшиеся.
Уже на второй минуте пребывания в доме (первую он привыкал к яркому электрическому свету) Ефим Аркадьевич понял, что не зря проехал тысячу с лишним километров.
Это было то, что он так долго и безуспешно искал. Подобное он видел, возможно, только в театре- музее Сальвадора Дали. И речь не о схожести творческих почерков – среди развешанных по стенам работ ярко выраженного сюрреализма не наблюдалось, речь – о трудоголизме настоящего, природного творца. Возможно, даже болезненном трудоголизме, когда для человека единственным комфортным состоянием является попытка визуального – немедленного и постоянного – отображения на любом носителе того, что он увидел глазами или воображением, а затем пропустил через свой, совершенно по-особому устроенный мозг.
И еще одно, может быть, самое главное обстоятельство. То, что Береславский увидел на стенах, столах, полках и даже на полу, чертовски привлекало его самого. Даже не то чтобы все это подряд нравилось, а не оставляло равнодушным. Да, так точнее: действительно не оставляло равнодушным, и действительно подряд. Короче, он уже не сомневался, что нашел искомое, нашел то, чем хотел бы заниматься долгие годы.
Осталось теперь понять, готов ли к этому автор, художник Вадим Оглоблин.
– Ну что, поработаем вместе? – по-настоящему волнуясь, спросил Береславский.
– А как вы себе это представляете? – не отказал Оглоблин.
– Я собираюсь сильно нажиться на вашем таланте, – не особо заботясь о выражениях, объяснил правдолюбивый Ефим Аркадьевич.
– А я? – теперь уже улыбнулся и Вадим – он еще не встречал столь откровенных продюсеров. Впрочем, его опыт встреч с продюсерами вообще был крайне ограниченным, даже если считать Георгия Ивановича Велесова.
– Вы наживетесь не так сильно, – опять нестандартно выдал Береславский. – Особенно в первые годы, когда очень большие деньги уйдут на то, чтобы показать вас широкой публике: каталогизация работ, печать проспектов, участие в выставках и презентациях.
– А нельзя нам наживаться, скажем так, равномерно? – предложил хозяйственный Вадик: теперь, после воссоединения с любимой супругой и, дай бог, разъединения с нелюбимым Велесовым, он просто обязан быть рачительным хозяином.
– Нельзя, – грустно выдохнул Ефим Аркадьевич. И выдал свою, уже обкатанную на домашних, формулу совместной работы художника и продюсера: – То есть можно, но тогда – поровну все. Ваш талант автора – на мой талант промоутера, ваше время – на мое время и, наконец, ваши деньги – на мои деньги. Вот тогда можно поровну.
– А о каких деньгах идет речь? – на всякий случай спросил сразу погрустневший Оглоблин.
– Ну, принт уложится тысяч в двадцать долларов: полиграфический дизайн, цифровой полный каталог, офсетный каталог, проспекты, буклеты и плакаты по темам. Выставки выйдут подороже: один тридцатиметровый стенд на осеннем «Арт-Манеже» встанет тысяч в двести пятьдесят рублей с учетом входа в каталог и трудозатрат на проведение.
– Понятно, – сказал Оглоблин. И впервые за время разговора с предполагаемым продюсером расслабился. – Ладно, наживайтесь, я согласен. Только чтоб мы с Ленкой не голодали, хорошо?
– Хорошо, – улыбнулся Береславский. Ему нравились пусть и требовательные, но умные собеседники. – А потом, эксклюзивный контракт, который я намерен с вами заключить, имеет временные рамки. Кончится – можете работать самостоятельно, если захотите. И еще, хотя вы и сами это понимаете: вся промоутерская деятельность направлена на продвижение вашего, а не моего имени. Так что в предложенной схеме вы вообще ничем не рискуете. Риск – денежный и временной – только на мне. Потому и основные прибыли – тоже мне.
– А я буду обязан писать по вашим заказам? – снова насторожился художник.
– Ни в коем случае! – абсолютно искренне ответил рекламист. – Я даже советы буду давать, только если вы этого попросите. Разве что по материалам…
– А что по материалам? – Ответ на главный вопрос Оглоблин уже получил, оставались мелочи.
– Я буду требовать, чтобы вы работали только на хороших материалах. Если бумага – то плотная и выделанная без хлорки. Если холст – то чисто льняной и загрунтованный уже после натяжки на высушенный подрамник.
– В расчете на века? – улыбнулся Оглоблин.
– А вы считаете свое творчество недостойным музеев?
– Никогда не задумывался, – растерялся прихваченный за живое художник.
– Неправда! – сказала все-таки вышедшая из другой комнаты Надюшка. – Очень даже задумывался.
– Надюха, как тебе не стыдно! – укорила девчонку Ленка. Вадик ничего не ответил, лишь слегка покраснел.
– Девочка права! – Ефим почему-то обрадовался появлению веселой девчонки (он вообще любил детей). – Плох тот художник, который не мечтает о славе в веках.
– Ну, значит, я не плох, – выдавил смущенный Оглоблин.
Все засмеялись.
– А может, нам пора позавтракать? – спохватилась Ленка, уже вошедшая в роль хозяйки.
Надюха и Вадик сразу согласились, а Ефим Аркадьевич в таких ситуациях вообще никогда не
