боевое положение. Выстрелю – и облегчу тем самым парню ношу. Давно уже использовать пора, не вечно же на себе таскать. А тут как раз и момент подходящий подвернулся – из-за деревьев выскочили сразу трое бандитов.
– Огонь!
Сам стою на одном колене, рот открыт, и без того болевшие уши зашевелились в неприятном ожидании. Грохнуло – со всех сторон одновременно, пустая труба упала под ноги, но искушение вскинуть автомат к плечу задавлено в самом зародыше. Падаю на не слишком мягкую почву и тут же вскакиваю:
– Работаем! – Это вместо слова «отход». Все знают – «в плане» отход, значит, если «работаем», то работаем на отступление. Калинин пятится, не прекращая стрелять.
– Давай, давай! – говорю уже в микрофон только для него. «ПКМ» смолк, отходим. Тарасов снова бежит рядом. Оглядывается.
– Ложись! – Он сбивает меня с ног и падает сверху.
Взрыв, запах, вроде как от дымного пороха. Впрочем, нос уже ничего не чувствует. Чей-то стон – похоже, Виктора, по-прежнему лежащего на моей спине.
– Епическая сила! – Он сваливается на бок.
Я поворачиваюсь и замечаю, что маскхалат на его левом бедре начинает расплываться кроваво- темным пятном. Тушин с руки лупит по так подкузьмившему нам гранатометчику. Не задумываясь, всаживаю в другую, здоровую, ногу Тарасова тюбик промедола. И тут же ору:
– Отход! – Подныриваю под руку раненого подполковника и чувствую повисшую на мне тяжесть.
– Ох! – Вырывается из его груди, на губах появляется кровавая пена, и я понимаю – осколки пробили не только бедро, но и вошли в спину… в легкое…
Надо остановиться и хотя бы перевязать, но относительно удобная позиция уже позади, замедлить движение сейчас равносильно гибели. Нет, так нам не уйти… Вместе с неутешительным выводом внезапно накатывает удивительное спокойствие. Нам бы добежать вон дотуда, а потом дотуда. Бесполезно, все бесполезно, если только зацепиться, вгрызться в землю. Всем вместе. Микрофон у щеки, решение я принял:
– Прищепа, стоп! Организуй оборону, жди нас! – Что толку, если нас уничтожат по очереди? А так ничего, продержимся. Наверное. Может быть. Если повезет. – Олег Тушин, Вячин, забирайте подполковника. Калинин, со мной на прикрытие! Догоним! – это относится уже к затравленно взглянувшему на меня Вячину. – Ребята, живее! – командую, тороплю, но сам вижу, как устали, как вымотались мои бойцы.
Мы остались вдвоем. Все, как на занятиях, все по команде: «Отход» – «отход», «магазин» – «лента». От дерева к дереву, от укрытия к укрытию, стреляя короткими экономными очередями. Теперь уже точно каждый патрон на счету. Впереди наш последний рубеж, и мы либо продержимся, либо канем в небытие. Оторваться не получалось. Я вдвоем с Калининым, ему сегодня досталось, но ничего-ничего, выдержит. Надо остановиться, задержать их хоть на пару минут. А потом в отрыв. Вот и подходящее местечко – две близко расположенные воронки от снарядов, справа – частокол толстых буков, слева – расколотое осколками дерево, лежащее поперек хребта. Сухие ветви, торчащие во все стороны, переплетены тонкими прутьями ежевики. Нормально, подойдет, где искать лучшее?
– Юра… воронка, занять оборону!
Коротко, по существу, поймет. Сам падаю за срубленный ствол и начинаю искать цель. Вот один вскочил, выстрелил на бегу, укрылся за дерево, выстрелил снова, отпрянул назад, задирая ствол вверх. Сейчас начнет перебежку. Сколько ему нужно, чтобы отдышаться и набраться решимости? Секунда, две? Время кажется спрессованным. Прицел с упреждением, на уровне пояса, чтобы наверняка, выбор стороны прицеливания по теории вероятности – тест на военное образование. Пытаюсь успокоить вздрагивающие от напряжения руки. Из глубины леса огонь в нашу сторону. Я жив, значит, мимо. Наметившееся движение. Жму на спусковой крючок. Треск собственного автомата. Этот был плохим учеником – бежал вправо. Темный куль валится под ветки соседнего дерева. Одинокая пуля цокает о древесный ствол. Падаю – если бы не он, во мне появилось бы на одну дырку больше. Вторая пуля впечатывается почти туда же. Сомнений нет – снайпер. Плохо. Меняю позицию.
– Юра, снайпер! – кричу в микрофон, но не получаю ответа. Сознание окутывает липкая паутина страха, страха за своего бойца.
– Юра! – снова кричу я, но слышу, как работает «ПКМ», и только тут понимаю, что забыл нажать тангенту. – Юра, снайпер!
Мои слова как напоминание поменять позицию. Сам поднимаюсь и стреляю почти не целясь, лишь бы отвлечь внимание от своего пулеметчика. Ныряю за ствол и переползаю к воронке. «Где же эта сволочь? Где?» Помочь его увидеть может только случайность. Нужно наблюдать, лучше со стороны, не ввязываясь в бой, не показывая себя, не отвлекаясь. Наблюдать… Но такую роскошь позволить себе нельзя. Обстрел усилился, у куста нарисовалась приземистая фигура гранатометчика – сел на одно колено. Мы стрельнули одновременно, но у меня времени больше. Я падаю на дно воронки в тот момент, когда мои пули уже вонзаются во вражеский камуфляж. Выстрел от «РПГ» взрывается на краю воронки долями секунды позже. Давно заложенные уши отзываются болью. Сколько мы уже здесь? Минуту, две, три? Срикошетившая пуля падает на погон. Высовываюсь, бью короткой очередью по компактной группке наступающих и сваливаюсь обратно в воронку. Ответный залп начисто вырубает растущий перед воронкой куст, ветви засыпают меня сверху.
Где же артуха? Артухи нет. Не удалось связаться? Или мешкает орудийный расчет? Открытия огня по себе я не боюсь, «чеховские» координаты подал как свои. Ударят далеко – подведем, поправим. Но артухи нет. Сволота! Надо выбираться. Пули не дают подняться. Не зря я до сих пор экономил «воги». Не обращая внимания на «чеховскую» стрельбу – а, была не была, – встаю на колено. Десять выстрелов подряд, удар по площадям – возможно, как из пушки по воробьям, но требующегося мне результата удалось достичь. Огневой напор стих. Отходим.
Стон-всхлип, громыхание падающего на землю оружия. Сучья мать! – Взгляд, брошенный влево, выхватывает неловко отползающего за кусты Калинина. Правая нога беспомощно волочится по земле, руками раненый с трудом передвигает ставший вдруг непомерно тяжелым пулемет.
– Сволочи!
Выстрел навскидку по мелькнувшей вдалеке тени. Очередь в направлении шевельнувшихся кустов. Еще один выстрел по пристроившемуся за бугорком вражескому пулеметчику. Еще очередь, еще и еще – все то время, пока усевшись за деревом, Калинин бинтует простреленную ногу.
– Юра! – шепчу в микрофон, словно опасаясь, что нас услышат даже через трескотню выстрелов. – Ныкайся и жди меня. Я скоро!
В ответ неразборчивое скрипение зубами.
«Чехи», опомнившись, подбираются все ближе. Ползком, затем на карачках меняю позицию, уходя далеко в сторону и продвигаясь навстречу противнику. Уф, здесь относительное затишье, можно слегка оглядеться и выбрать цель. Вот она, крадущаяся фигура в глубине кустарников, чуть в стороне от основной части банды и гораздо ближе к нам. Еще чуть вперед, нормально, вот сейчас. Вот, пора…
– Ек! – Удар бойка в пустоту. Как же я так? Идиот… Черт, черт, черт! Ругая сам себя, спешно меняю магазин. «Чех» все ближе, за ним еще один. Нет худа без добра, второго я сперва не заметил. Теряю драгоценные секунды. Кладу цевье на давно упавшую, сухую, толстую ветку… Короткая очередь, ствол чуть влево, палец снова нажимает на спусковой крючок.
Тра-та-та-та! Падаю, над головой пролетает пуля, смачно всаживаясь в стоящее за спиной дерево. Вскидываю ствол, стреляю, не целясь, сразу же вниз и откатываюсь в сторону. «Чехи» что-то орут, и это отнюдь не победные выкрики. Теперь к Калинину. Сколько мы уже здесь? Ни малейшего представления о времени. Должно быть, долго.
– Юра, ты где?
– Я отхожу!
Связь вновь работает безупречно. Так он что, сам? И где? Выше по хребту? Бегу дальше. Выстрелы позади почти стихли. «Чехи» тоже лишний раз не желают жечь патроны попусту. Вроде бы я их чуть-чуть охолонул. Пока придут в себя, пока сообразят, что мы делаем ноги…
Очередь хлобыстнула именно в тот момент, когда я почти догнал ковыляющего Калинина…
