– Странно…
– Честное слово, Андрей!
Кажется, она сообразила, что прячет он за вопросами.
– У тебя только мама оставалась тут?
– Да. Мама.
– А брат? Еще же брат был. Женя, кажется?
– Он погиб…
– Женя? Ведь он инженер был, ему же, наверно, броня полагалась?
– Он пошел сам, сразу, в первые дни…
Броня! Как цеплялись за нее некоторые, и как легко отказался Женя! Без раздумий, без колебаний…
– Такой высокий был, видный… Как же это случилось? Давно?
Андрей избегал касаться этой раны; когда приходилось – рассказывал неохотно, скупо.
– Все писал, что в тылу, в запасе… Зачем меня-то обманывал, не понимаю! А потом раз фронтовая газета попалась. Заметка… О награждении посмертно… Фамилия, инициалы…
– Может, совпадение?
– Если бы! Я тут же часть запросил – подтвердили… Тогда написал, чтоб домой не сообщали. Представляешь, матери получить?
– Ой, не говори! – произнесла Галина со страхом, будто подобное было ей знакомо.
Андрей облизнул сухие губы.
– Да, мама вот… – проговорил он, не удержав этого в себе. – Я столько писем разослал по родственникам – может, она у кого-нибудь из них? Никаких следов…
Приглядевшись в темноте, Андрей теперь различал смутно белевшее продолговатое лицо Галины, в ее глазах слабый отблеск лунного света, разлитого в облачной вышине. Вдруг он ощутил прикосновение ее тонкой, легкой руки. Она дотронулась до шинели, несколько мгновений ее ладонь лежала у него на груди, потом она приняла руку – и этой робковатой, какой-то чисто женской, неумелой лаской будто сказала, как понимает она тревогу Андрея, как вообще понимает его…
– Ты подожди… Сейчас у многих так… – тихо произнесла она. – Еще мало кто вернулся. Знаешь, как далеко некоторых загнали – к самой границе. А есть – в Германию попали. Это у нас с мамой так получилось, поблизости остались. Из-за обстоятельств…
Она не договорила.
– Когда выгоняли из города, наш дом уже сгорел?
– Нет, стоял. Целенький. Только без стекол. А наш разрушило. Когда немцы вступали. Сразу как ахнуло! Выходы из подвала завалило, водопровод порван, вода хлещет. И вылезти нельзя. Думали, потонем…
– Ты что, работаешь?
– На телефонной станции.
– Значит, телефон действует?
– Даже радио. Уличные громкоговорители пока.
– А почта?
– И почта. Магазины есть – продуктовые, промтоварные. Кино открылось – в подвале под универмагом. Два сеанса в день.
– Вот как!
– Народу только мало. Днем – еще заметно, а вечером – как сейчас, пусто. Первое время страшно было с работы ходить… Ничего, скоро станет лучше.
– Ну, не так уж скоро…
– Почему же? Заводы уже восстанавливают, рабочие с Урала возвращаются. Вот электричество дали, воду. А то без воды совсем плохо было – на речку ходили.
– На речку? – Андрей представил себе этот путь – с ведрами, чуть не через весь город, по кривым улочкам, сбегающим с крутых бугров.
– А что ж было делать? И хлеба не давали, если в пекарню свой пай воды не принесешь. – Галина засмеялась – оттого, что это было уже прошлым. – Пережили… Ты из армии – насовсем?
– Еще комиссию проходить… Да вообще-то, наверное, чистая… Колено не гнется.
– Ничего, главное – жив.
– Да, конечно… – согласился Андрей.
Эту ставшую ходкой фразу, что произнесла Галина, придумала всеобщая разоренность, и люди, у которых война отняла все, оставив только способность дышать и двигаться, охотно прибегали к мудрости этих слов. Что ж, действительно: быть живым – не так-то уж это мало…
– Ты куда шел?
– Ночевать.
– Где?
– Есть комната для военнослужащих.
– Пойдем к нам, – предложила Галина. – Вот еще, в потемках блукать!
– Адрес я знаю.
– Пойдем!
Андрею самому не хотелось расставаться с ней. Сейчас это было бы непереносимым и страшным – одиночество во мраке, на этих мертвых улицах…
– Я вас не стесню?
– Ну вот, выдумал! Идем! – Она решительно потянула его за рукав. – Давай руку, а то еще споткнешься. Видишь, тропка в кирпичах? Иди следом. Только осторожней, тут ямы…
Увлекая за собой Андрея, она легко перескакивала с камня на камень. Ее маленькая горячая ладонь, такая худая, что ощущались все косточки пальцев, цепко сжимала его руку. Она снова была полна возбуждения, как вначале, когда все в ней так и прянуло навстречу Андрею, и снова ему померещилось что-то не совсем понятное и простое в ее оживленности, в настойчивости, с какой она тянула его к себе.
Где-то далеко громыхнул взрыв, прокатилось эхо – будто что-то массивное пролетело над городом и тяжело рухнуло на землю в противоположном краю.
– Это мина, – сказала Галя. – Немцы оставили. Саперы их тысячи сняли, да разве все найдешь? Сколько людей побило!
Одолевать завалы, через которые они перебирались, было впору тренированным альпинистам. Негнущаяся нога лишила Андрея ловкости, он спотыкался и, наверное, не один раз упал бы, если б не поддерживала Галина.
– Нагибайся ниже, – сказала она, сводя его по крутым ступеням в подвал.
Андрей редко бывал здесь раньше. Подвал представлял настоящий запутанный лабиринт: петляющие коридоры, пропахшие сыростью, плесенью, мышами, тупички, неизвестно что скрывавшие в своей глубине. Тут ютилось множество разного люда, случались пьяные ссоры, драки. Коридоры никогда не освещались, подвал пугал ребят вечной темнотой, недоброй славой. Стоило спуститься под своды, как, вызывая озноб, в воображении всплывали слышанные и читанные в книжках истории про таинственные пещеры, про замурованные в стенах скелеты.
Отдав одну руку Галине, а другой, с палкой, как слепец, ведя по шершавым, сырым, холодным стенам, чтоб не стукнуться лбом, Андрей шел за девушкой. Она двигалась так же уверенно и свободно, как если бы это было при ярком свете.
– Сюда, – сказала Галина.
Скрипнула отворяемая дощатая дверь; по теплому, застоявшемуся, несвежему воздуху жилья, пахнувшему в лицо, Андрей догадался, что пришли.
– Ты постой так, не шевелись, а то еще ушибешься обо что-нибудь, – сказала Галина, выпуская его руку. – Я сейчас свет зажгу. Мама, наверное, спит, намаялась…
Она пробралась куда-то в глубину, пискнула лампочка в патроне, вспыхнул неяркий желтоватый свет.
Комната была небольшой, со сводчатым потолком. Штукатурка сохранилась на нем лишь местами. На
