– Да все с ним в порядке. Он еще третьего дня со Свенельдом в Чернигов уехал.
– Подождите, – оставил я христиан с иудеем, а сам в горницу вошел.
Ольга у окошка стояла да на майдан смотрела. Приоткрыла она окно, чтоб лучше ей видно было, оттого и сквозило морозцем. Холодно на дворе, народ шумит. И в горнице холодно.
– Ты не застудишься? – сказал я ей. Вздрогнула она от моих слов, повернулась быстро.
Платочек любимый затеребила.
– Что же ты так долго? – спросила строго.
– И тебе здравия, княгиня, – отвесил я ей поклон.
– Год тебя целый не было, я уж думала, что не увижу тебя больше. – И вновь к оконцу отвернулась.
– Меня отец учил, чтоб слов я своих на ветер не разбрасывал, ну а если дал, то отпираться не след. А не было меня потому, что до Мурома путь не близкий. А ты неужто меня ждала?
– Ждала, – сказала княгиня. – Но не одного, а с Григорием. Или ты забыл, зачем я тебя посылала?
– Отчего же? Я человек памятный.
– Ну, и?..
– Выполнил я твою просьбу, княгиня.
– Не просила я тебя, – взглянула она на меня, – поручение давала.
– Поручение холопам дают, а я вольный теперь. Или ты от обещания своего откажешься?
Помолчала она. Платочек потеребила.
– Ну, тогда чего же ты один пришел? – наконец спросила.
– Так ведь неспокойно в Киеве. Заробел христианин. Непривычно ему, человеку божьему, когда народу столько. Что тут случилось у вас? Опять киевляне бунт подняли?
– Мы лекаря сегодня казнить собрались, – передернула она плечиком.
– И за что же Соломону честь такая?
– Он сына моего отравить хотел, – скривилась княгиня, словно сама отраву приняла.
– Что-то тут не так. Сколько лет ты ему доверяла…
– Выходит, и лекарям верить нельзя, – перебила она меня.
– Так и себе можно в вере отказать. Я слышал, что жив и здоров каган.
– Это сейчас. Ты не видел, как седмицу назад его выворачивало. Из нужника не вылезал. Опасалась я, что совсем хворобой изойдет. Исхудал, как блесточка, от ветра его шатало…
– А Соломон тут при чем?
– Так ведь он сам сознался, что его это рук дело.
– Ну, у ката киевского и мертвый на себя все беды людские примет.
Отмахнулась она платочком.
– Дозволь, княгиня, мне с иудеем переговорить. Сколько лет мы в знакомцах ходим. Проститься с ним хочу, – не отступился я.
– А мне прикажешь ждать тут, пока ты с лекарем лясы точить будешь?
– Отчего же ждать? – отворил я дверь. – Григорий, Никифор, проходите. Зовет вас Ольга, княгиня Киевская.
– Мир этому дому, – Григорий в горницу вошел.
– Пусть Господь будет к хозяевам милостив, – от баса послуха задребезжала слюда в оконцах.
– Ну, так я в поруб спущусь? – взглянул я на Ольгу.
– Ступай, – кивнула княгиня.
Притворил я дверь за собой, а тут уже Ицхак меня встретил.
– Ну? Что? – А в глазах у посадника надежда с тревогой вперемешку.
– Погоди, – я ему и бегом в поруб.
Прошел через подклеть. Гридни двери в поруб стерегут, а то вдруг кто вздумает иудея из полона выручать. Не стерпел я, рассмеялся от такого рвения.
Только они шутки моей не поняли, мечи вынули и на меня поперли. То ли со скуки у них ум за разум зашел, то ли впотьмах не разглядели, кто там смеется?
– Обалдели, что ли, совсем? – я им крикнул.
И вовремя. Не то бы до смертоубийства гридни дошли. С них станется.
– Это же я, Добрый, ключник княжеский.
– Тьфу, – сплюнул в сердцах один из гридней. – А мы тебя с потемок не признали.
