– И тебе здоровья, – ответил я на поклон христианина и вдруг почуял что-то знакомое в этом невысоком человеке.
– А ты, Гридислав, опять в переполох попал? – взглянул он на меня хитро. – Или тебя теперь Добрыном кличут?
И вспыхнул в памяти стылый берег Вислой реки. Костерок, возле которого божий человек у горячего огня нас с Яромиром и Хлодвигом ушицей приветил, и отлегла тревога от сердца. Понял я, что не лазутчик христианин.
Свой он.
Наш.
– Жив, значит, – улыбнулся я ему. – А я уж думал, что больше не свидимся.
– Все в руце Божьей, – улыбнулся и он мне щербатым ртом и перекрестился. – Во имя Отца, Сына и Духа Святого.
– Рад тебя видеть, рыбак, – обнялись мы.
– Так вы знакомцы? – спросил Веремуд.
– А то как же. Это же Разбей-рыбак. Ой, – смутился я, – обозвался. Андреем же ты теперь прозываешься. И много ты душ человеческих наловил, Андрей-рыбак?
– Ты прости меня, Добрыня, что не смог вас тогда предупредить…
– Да будет тебе, – махнул я рукой. – Хлодвига только жалко, а так все обошлось.
– Добрыня! – Кислица от ворот крикнул. – Вон они!
– А я все надеялся, что они вспять повернут, – снял я лук с плеча и к воротам направился.
– Зря надеялся, – Веремуд не отставал от меня, – эти, видать, из волчьей породы, увидели девок, почуяли, что поселение рядом. А кто ж от добычи отказывается?
Между тем из-за излучины реки медленно выползала ладья. Она грузно шла против течения, громко шлепали по воде длинные весла. По низко посаженным бортам было видно, что ладья тяжело загружена. На носу ее красовался неведомый зверь. Не похож он был на змея варяжского. Скорее котом его можно было назвать, а не драконом. Правы были девчонки – чужие люди сидели в ладье. Совсем чужие.
Радостные крики гребцов отразились от водной глади и долетели до нас. Видно, на ладье нашу деревушку заметили.
– Плохи дела, Добрый, – тихо сказал Веремуд. – Дулебы [50] это. Злой народ. Дикий. Говорят, они с матерями своими спят, а покойников не хоронят, а едят.
– Враки это, – возразил ему Андрей. – Про варягов и не такое придумывают, однако ж не всему верить нужно.
– Может, и враки, – вдруг обиделся старик, – только ухо с ними востро держать надобно.
– Ты смотри, что творят! – воскликнул Кислица. Несмотря на то что ладья была и впрямь тяжела, она прибавила ходу, а на корме ее заухал большой барабан, задавая ритм гребцам.
– Что делать будем? – подошел к нам Заруб.
– Ожидать, когда к берегу пристанут, – ответил я.
– Ожидать так ожидать, – согласился Заруб и вернулся на место.
Но ждать нам пришлось недолго. Вскоре ладья подошла совсем близко к берегу, и в воду с нее посыпались обернутые в шкуры люди. Они шумели, плюхались в реку, поднимали брызги, барахтались в волнах, выбираясь на сушу.
– Один, два, три… – считал я, – двадцать пять, двадцать шесть…
– Тридцать два, тридцать три… – вторил мне Кислица.
– Тридцать семь, – подытожил я.
– И трое на ладье остались, – добавил Андрей.
– А нас восемнадцать вместе с мальчишками и этим приблудным, – Веремуд кивнул на Андрея и ударил ногтем по бородке топора [51].
– И два волкодава, – добавил я, услышав, как собаки зашлись в злобном лае.
А пришлые, радостно хохоча, уже выбирались на берег. Вода стекала с их отяжелевшей чудной одежи, но казалось, что они этого не замечают. Уверены были в легкой добыче, оттого и веселились, словно дети. Спешили к деревеньке, на ходу поигрывая копьями и утыканными гвоздями палицами.
Из ватаги выделялся один. И хотя на нем, как и на остальных его соратниках, не было ни кольчуги, ни шишака, а только волчья накидка да высокий рысий колпак, в руках он сжимал большой топор с широким закругленным лезвием и длинным клевцом на обухе. И по тому, как легко он управлялся с этим грозным оружием, как по-звериному настороженно выбрался на прибрежную отмель, можно было понять, что это и был предводитель дулебов.
– Вон тот, с мадьярской секирой, главный у них, – подтверждая мою догадку, сказал Андрей.
– Ого! – удивился Веремуд. – Да христианин, как я погляжу, в оружии разбирается. Откуда знаешь, что это секира?
– Погулял я по свету белому, – ответил христианин, – оттого и разбираюсь во многом.
– Страшная штука, – кивнул старый ратник. – Вот помню, когда…
