зеленые существа.
Вот и этот «Урал», раздраженно рыча, продирался сквозь полумертвые и измочаленные ветви обступивших дорогу деревьев. Словно желая отомстить за свою боль, они наотмашь хлестали по стойкам тента, растопыренными корявыми пальцами хватались за брезент, в бессильной ярости скребли по крыльям и бортам грузовика.
Иногда какой-нибудь особенно сердитый сук с треском проходился вдоль брезента, вгибая его вовнутрь. И тогда сидевшие на скамейках у борта бойцы инстинктивно наклоняли головы в титановых шлемах. Пушной, стоявший у брезентового окошка в передней части кузова, и наблюдавший за дорогой поверх кабины «Урала», тоже время от времени отшатывался то вправо, то влево. Шлепающие по его окошку гибкие ветки так и норовили выстегнуть незваному гостю глаза.
Деревья ярились напрасно. Находившихся в машине людей практически не беспокоили их бессильные атаки.
Тем не менее и под брезентовым тентом, и в кабине грузовика, которым управлял опытный, бывавший уже в различных переделках боец, висело тяжелое, физически ощутимое напряжение.
Люди опасались людей. Тех, для которых кудрявая пышная зелень местных, привычных для них с детства лесов стала домом и надежным укрытием. Тех, кто в любую секунду мог кинжальным огнем практически в упор прошить и брезентовую ткань, и деревянные борта, и стальную кабину автомобиля, и прикрытую титановыми пластинами человеческую плоть. Или вообще, распылить этот «Урал» с его экипажем и грузом на молекулы. Не потому, что у боевиков появилось какое-то новейшее, особо мощное оружие. Просто в данном конкретном случае, такой результат могло вызвать попадание даже одной- единственной, наипростейшей пули из обыкновенного автомата Калашникова.
Новый начальник штаба комендатуры, тоже решивший поехать с омоновцами, чтобы познакомиться с окружающей обстановкой, ощущал эту неприятную возможность наиболее остро. Прямо возле его ног подпрыгивал на ухабах и постоянно норовил врезать по голени зеленый ящик из-под снарядов. Полчаса назад на полевом складе у морских пехотинцев НШ лично помогал Пушному сложить в него около полусотни стограммовых и сорок двухсотграммовых тротиловых шашек, каждой из которых можно разнести вдребезги легковой автомобиль.
А за этим ящиком стоял другой, огромный, как сундук деревенского богатея, в который прапорщик- морпех и помогавшие ему веселые ребята в выцветших тельняшках высыпали с десяток ведер самых разных гранат.
— Двести штук как одна копеечка, — гордо сказал при этом хозяин склада и, ухмыльнувшись, спросил: Пересчитывать будем?
Гранаты, правда, были без запалов. Серебристые «карандаши» с элегантными предохранительными скобами ехали отдельно, в запаянных банках. Но какое это имело значение в данной ситуации? Ведь за этим «сундуком» громоздились ящики с гранатометными выстрелами. А еще дальше, постукивая Пушного сзади под коленки, поленницей лежали упакованные в полиэтилен «Шмели», «Мухи» и прочие одноразовые реактивные изделия, способные превратить в обугленную консервную банку бронетранспортер и даже танк.
НШ пытался отвлечься от неприятных мыслей тем, что стал про себя подсчитывать количество взрывчатки, в окружении которой он возвращался в комендатуру.
— Так, начнем с тротиловых шашек. Двести граммов на сорок, это будет восемь кило. Плюс сто граммов на пятьдесят, это — еще пять. Итого — тринадцать. Число-то какое нехорошее…
Но вот, наконец, и первый блокпост на въезде в город. Как сигнал «отбой тревоги», дружно прозвучали щелчки предохранителей на автоматах. До этого, несмотря на тряску, все ехали именно так: патрон в патроннике, предохранитель снят. Чтобы в случае чего оставалось только нажать спусковой крючок…
Омоновцы с блока, узнав коллег, проверять машину и груз не стали. Но перекурить с братишками, поболтать и обменяться новостями — дело святое.
Этот пост, на котором вместе несли службу военнослужащие внутренних войск и сотрудники ОМОН, по праву считался одним из самых опасных в городе. За спиной — полукруг выгоревших при штурме города многоэтажек, пустых днем, но оживающих и мстительно плюющихся автоматными очередями каждую ночь. Слева от дороги — изрезанная просеками, нашпигованная минами лесополоса. Любимая позиция для снайперов, хладнокровно пробиравшихся через смертоносные ловушки, чтобы сделать один-два выстрела по федералам с верной дистанции. А справа — высокие, покрытые сплошной зеленью холмы, с которых по блоку в любое время суток могли неожиданно ударить минометы или крупнокалиберные пулеметы боевиков. Не было недели, чтобы с этого блока кто-нибудь не отправлялся в госпиталь или прямиком на родину, в сопровождении угрюмо молчащих у заколоченного ящика товарищей. Те, кто нес здесь службу, чувствовали себя смертниками, живыми мишенями, постоянно гуляющими из одной сетки вражеского прицела в другую. Слабые скисали мгновенно, впадая в истерики, или просто сходя с ума. Сильные быстро усваивали сложившуюся на блоке залихватскую, лихорадочно-жизнерадостную манеру поведения камикадзе. Только вместо саке для поддержания сил они использовали более привычные напитки. Благо машины с пивом и водкой проходили через пост регулярно. Поскольку не думающие о завтрашнем дне бойцы лишнего не брали, запасов не делали, и торговлю добычей не устраивали, снующие туда-сюда торгаши к этому оброку относились как к должному. Они даже регулярно подбрасывали на пост разные продукты и выполняли мелкие заказы парней, которым некогда было мотаться по рынкам. Так что этот блок был одним из немногих, на который никто не жаловался и бойцов с которого в мародерстве никогда не обвиняли. В конце концов, чеченцы тоже регулярно получали с него свою дань, кровью.
Братья-федералы, проезжая через этот КПП, в знак уважения к своим отчаянным товарищам обычно старались сделать для ребят что-нибудь доброе: поделиться информацией, подарить что-то полезное.
Пушной не стал нарушать традицию. С видом мецената, навестившего подшефный театр, и сияя от собственного великодушия, он подарил братишкам новенький, в упаковке, «Шмель», понятное дело, не удержавшись от армейского каламбура:
— На этом «Шмеле» еще и муха не… сидела!
— Хорошо эт-живете, — с завистью проговорил голый по пояс, до черноты обугленный солнцем, весь в потных дорожках на запыленном теле омоновец. — Ну, эт-спасибо! На сколько он ептит? На шестьсот?! Ну, эт-епть, класс! Вон с той пятиэтажки, эт-епть, козлы бородатые каждую ночь по нам ептят. Вот я им седня уептю! Бороденки эт-поджарю! Вам, эт-епть, через Минутку ехать? Вы, эт-епть, осторожно там. Лазят, суки, эт-епть каждый день. Про собрят эт-слыхали?
Пушной кивнул головой. Веселое настроение, вызванное собственной щедростью, угасло, вновь уступив место настороженности.
Да, Змей вчера, приехав с очередного совещания, рассказал о том, как группа собровцев, слегка опередившая на уазике свой БТР прикрытия, была расстреляна в бетонном коридоре под мостом на площади Минутка. Услышав стрельбу, их товарищи немедленно рванули на помощь. Но все уже было кончено. Стрелявших и след простыл, а под мостом парил пробитым радиатором изрешеченный УАЗ. Всего лишь несколько секунд! Несколько точных прицельных очередей с высоты бетонных бортов. И один из отважных, опытных, прекрасно вооруженных и не раз выходивших из самых горячих переделок парней поедет домой в цинке. А еще двоих, истекающих кровью, их друзья уложили на броню бэтээра и отвезли в госпиталь.
Запрыгнув в кузов и постучав по кабине, Пушной крикнул высунувшемуся из дверцы водителю:
— Поехали! Ты не забыл: что бы ни случилось — не останавливаться?!
А затем повернулся к бойцам. В сопровождение он взял четверых своих старых товарищей, с которыми когда-то, еще до создания ОМОНа, вместе работал в патрульно-постовой службе.
— Расстановку помните?
Те молча покивали головами. К чему вопрос, если всю дорогу сюда ехали, «держа» каждый свой сектор: право-вверх, право-вниз, лево-вверх, лево-вниз?… Но раз спрашивает, значит — неспроста. И вторым ответом, вслух, прозвучали щелчки вновь снимаемых предохранителей на автоматах.
Волчок, сидевший на самом конце левой скамейки, удовлетворенно улыбнулся. Еще перед выездом из комендатуры он заменил магазин своего автомата с обычными патронами на другой, набитый «трассерами». Вдруг, и в самом деле, придется на полном ходу стрелять из машины. Хоть видно будет, куда пули летят.
