Я снял её с полки и обнаружил, что она пуста. Должно быть, в ней лежали старые карты до своего великого превращения.
Поставив коробку на место, я вышел из дома. У крыльца, заложив руки за спину, стоял Фроде и смотрел вниз, на селение. Я встал с ним рядом. Мы оба молчали,
Внизу у карликов кипела бурная деятельность. Селение и окрестные склоны были залиты солнцем.
— День Джокера… — проговорил наконец Фроде. По его старому лицу мелькнула тень огорчения.
— Что за День Джокера? — снова спросил я.
— Давай позавтракаем на свежем воздухе, — сказал Фроде. — Садись, мой мальчик, сейчас я всё принесу.
Он показал мне на скамью, стоявшую у стены дома перед небольшим столиком. Даже сидя, я мог любоваться замечательным видом. Несколько карликов тащили из селения какую-то повозку. Наверное, это были трефы, которые работали на земле. Из стекольной мастерской доносился звон стекла.
Фроде принёс хлеб, сыр, молоко моллуков и тёплый туфф. Потом сел рядом со мной. Вскоре он снова начал рассказывать о первых годах жизни на острове.
— Я часто вспоминаю это время как время пасьянсов, — сказал он. — Меня мучило одиночество. Может быть, поэтому нет ничего удивительного в том, что пятьдесят три игральные карты превратились для меня в такое же количество фантастических образов. Мало того. Карты вообще стали играть важную роль в том календаре, которого мы придерживаемся здесь, на острове.
— Что это за календарь?
— Это наш календарь. В году пятьдесят две недели — то есть на каждую карту колоды приходится по одной неделе.
Я начал считать в уме.
— Пятьдесят два на семь будет триста шестьдесят четыре, — сказал я.
— Верно. Но в году бывает триста шестьдесят пять дней. Этот один лишний день мы называем Днём Джокера. Он не относится ни к какому месяцу и ни к какой неделе. Это лишний день, день, в который может случиться всё что угодно. А каждый четвёртый год у нас бывает даже два таких дня.
— Интересно…
— Эти пятьдесят две недели — или 'карты', как я их называю, — делятся, кроме того, на тринадцать месяцев по двадцать восемь дней в каждом, потому что двадцать восемь, помноженное на тринадцать, тоже даёт триста шестьдесят четыре. Первый месяц в году — Туз, а последний — Король. Потом через четыре года бывает два Дня Джокера. Начинается отечёте Бубнового года, потом идёт Трефовый, Червовый и, наконец, Пиковый. Так у всех карт бывает и своя неделя, и свой месяц.
Старик бросил на меня быстрый взгляд. Казалось, он одновременно и стыдится, и гордится своим сложным календарём.
— Поначалу твой календарь кажется сложноватым, — сказал я, — но до чего же всё хитро придумано!
Фроде кивнул.
— Нужно же было чем-то занять голову, — сказал он. — Кроме того, год делится на четыре времени года: бубны — весна, трефы — лето, черви — осень и пики — зима. Первая неделя весны — Туз Бубён, потом следуют все остальные бубны. Лето начинается с Туза Треф, а осень — с Туза Червей. Зима начинается с Туза Пик и кончается Королём Пик.
— И какая же неделя у нас сейчас?
— Вчера был последний день недели Короля Пик и в то же время — последний день месяца этого короля.
— А сегодня…
— Сегодня День Джокера. Вернее, первый из двух Дней Джокера. У нас будет большой праздник.
— Как странно…
— Да, милый соотечественник. Странно, что ты появился на острове именно тогда, когда мы открываем карту джокера перед тем, как начнём новый год и новый четырёхгодичный цикл. Но есть и ещё кое-что…
Старый моряк глубоко задумался.
— И что же это?
— Карты тоже подчиняются этому летосчислению.
— Я что-то не совсем понимаю.
— Я уже сказал, что каждая карта получает свою неделю и свой месяц, чтобы я мог вести счёт каждому дню года. Таким образом каждый год стоит под знаком карты. Первый год, который я провёл на острове, я назвал годом Туза Бубён. Потом шла Двойка Бубён, и дальше все карты в той же последовательности, что и пятьдесят две недели года. Я ведь уже сказал, что прожил на острове ровно пятьдесят два года…
— Ох!..
— У нас только что закончился год Короля Пик, моряк. А дальше я ещё ничего не придумал, потому что не ждал, что проживу здесь больше пятидесяти двух лет…
— Не думал, что столько проживёшь?
— Да, не думал. Но сегодня Джокер объявит начало года Джокера. Вечером начнётся большое торжество. Пики и бубны должны превратить большую столярную мастерскую в праздничный зал. Трефы собирают фрукты и ягоды, а бубны расставляют в зале посуду.
— И я… Мне тоже можно присутствовать на этом празднике?
— Ты будешь почётным гостем. Но прежде чем мы спустимся в селение, ты должен узнать ещё кое-что. У нас с тобой есть несколько часов, и это время мы должны использовать…
Он налил коричневый напиток в стакан из стекольной мастерской. Я сделал осторожный глоток, и старый моряк продолжал:
— Таким образом праздник Джокера бывает в конце каждого прошедшего года — или, если тебе угодно, в начале наступившего. Но только каждый четвёртый год раскладывается пасьянс…
— Пасьянс?
— Да, мы раскладываем пасьянс каждый четвёртый год. Это и есть большая Игра Джокера.
— Боюсь, я не совсем тебя понимаю.
Фроде кашлянул.
— Я уже несколько раз говорил, что, пока я жил на острове один, мне нужно было чем-то заполнить время. Случалось, я медленно раскладывал карты и делал вид, будто каждая карта произносит свою фразу. Я пытался их все запомнить. Когда я наконец запоминал, что говорит каждая карта, начиналась следующая часть моей игры. Теперь я пытался разложить карты в таком порядке, чтобы фразы получили единый смысл. Иногда у меня таким образом получался своего рода рассказ, состоящий из фраз, которые карты 'придумали' независимо друг от друга.
— Это и есть Игра Джокера?
— Как сказать, это был своего рода пасьянс, которым я заполнял своё одиночество. Но в то же время это было и началом большой Игры Джокера, которая проводится в День Джокера каждый четвёртый год.
— Расскажи подробнее!
— В течение каждого четырёхлетнего периода каждый из пятидесяти двух карликов должен придумать одну фразу. Может, это звучит и странно, но вспомни, что они думают очень медленно.
