Лука усмехнулся цинично, презрительно.
– Из-за пятидесяти тысяч фунтов, конечно.
Эти деньги стали моей ценой за его освобождение. Я продал ему свободу. И ничего больше.
– Я не верю этому, – прошептала она.
– Его поймали, когда горел дом, он спалил себе руку. Ты никогда не замечала его ожогов?
Внезапно Ребекка вспомнила, как отец приехал с перевязанной рукой. Он сказал, что сломал ее, но месяц спустя она заметила странное пятно и подумала, что это напоминает след ожога. Когда она спросила отца, он рассердился и ничего не объяснил.
– Все эти годы, – пробормотала она, – он говорил мне, что ты…
– Я никогда бы не бросил тебя, – тихо сказал он. – Никогда. Ты действительно так думала?
Бекки кивнула.
– Ты должна была верить в меня, Бекки, – с грустью, но без упрека сказал Лука. Он никогда не обвинял ее ни в чем.
– О боже, – шептала она. – Все эти годы я считала, что ты… О, боже, боже!
Она думала, что коснулась дна уже давно. Но теперь знала, что все намного хуже. Она подошла к окну и посмотрела в темноту, мысли путались.
– Я должна была все узнать, – наконец сказала она. – Но я была слишком нерешительной.
– Да, ты стала нерешительной после того, как отец забрал тебя. Я видел тебя в этом состоянии.
Ты действительно не помнишь, как я приезжал в больницу?
Обеспокоенная, она повернулась к нему.
– Я всегда удивлялась, почему ты никогда не приходил ко мне.
– Ты думаешь, твой отец позволил бы? Он был твоим ближайшим родственником, а я – никем.
Фрэнк помешал нам пожениться, мы не были мужем и женой, у меня не было никаких прав.
– Да. – Внезапно ее осенило. – Я помню его высказывание: «Тогда я вовремя». Он хотел остановить наше бракосочетание. Но ты был отцом нашего ребенка.
– Прежде чем он родился, твой отец вошел в сговор с полицейскими. Я был арестован и просидел неделю в камере.
– О боже! За что?
Он пожал плечами.
– Они что-то придумали. Неважно. Надолго сажать меня не хотели, просто устранили на время, пока Фрэнк Солвей делал свои дела. Я думал, ты умерла. Я просил разрешения увидеть тебя, но меня никто не слушал. Наконец пришел твой отец и сказал, что «маленький ублюдок», так он назвал нашего ребенка, мертв. И добавил, что это моя ошибка, что ты потеряла ребенка из-за моего «грубого поведения»…
– Но это не правда, – вспыхнула она. – Это отец был груб. Ты не сопротивлялся ему, ты просто стоял, как скала. Я помню это.
– Конечно, я боялся навредить тебе.
– Тогда как ты мог чувствовать себя виновным, если знал, что это не было твоей ошибкой?
Лука вздохнул.
– Что заставляет невинного человека признаваться в преступлении, которого тот не совершал?
Его мучают сомнения, он начинает думать, что ложь – это правда, а правда – это ложь. Я мучился смертью нашего ребенка, желанием видеть тебя, тем, что не могу быть рядом с тобой. Было несложно сделать так, чтобы я чувствовал себя полностью виноватым.
Бекки смотрела на него, и ее сердце разрывалось от отчаяния.
– А потом он позволил мне увидеть тебя. Я думал, это мой шанс, я обниму тебя и скажу, что по- прежнему люблю тебя. Но ты была не в себе.
– У меня была послеродовая депрессия. Это было ужасно, я думаю, мне давали сильнейшие успокаивающие.
– Я понимаю это теперь, но тогда я пришел и увидел, что ты смотришь в никуда. Я не понимал, что происходит. Казалось, ты не слышишь и не видишь меня.
Ребекка покачала головой.
– Я ничего не понимаю. Должно быть, я действительно была в беспамятстве.
– Твой отец знал, что ты будешь в таком состоянии, когда я приду. Интересно, как он убедил доктора дать тебе лекарство заранее? Я ушел полусумасшедшим, с виной в душе, я думал, что сделал тебя несчастной.
– Это не ты, Лука, это не ты, – печально прошептала Ребекка.
– Ты можешь сказать мне это теперь, но как ты достучишься до мальчика, которым я был тогда?
Его муку не излечить. Ты помнишь, что было между нами в самом начале, как я пробовал сопротивляться тебе?
Она кивнула.
