Миля (смеется). Действительно, почему она глухая? Она очень правильно ответила на мой вопрос. Я ее спросил, какой он национальности, она говорит — парикмахер…
Рузя. Я вспомнила… Этот еврей, когда пошел опять в баню, он нашел свою жилетку. Она была одета на голое тело под рубашкой. Но в баню он пошел только через год.
Миля. Нет, Рузичка, вот я закончу. Один еврей потерял жилетку, а нашел ее только через год… Почему? Потому что он надел ее на голое тело, а через год, когда пошел опять в баню, так он ее нашел.
Григорий Хаимович. А этот анекдот вы знаете? Хотя это не анекдот, а загадка… Штейт эйнер ун флейшн ын ун бейнер. Мы титт а кик, ыз ныту кэйнер…
Миля (смеется). Макар Евгеньевич, вы поняли? Стоит один без мяса и костей, когда посмотрят, так никого нет. Что это? Я вам сейчас задам русскую загадку, так вы поймете еврейскую. Разреши загадку и реши вопрос, что стреляет в пятку, а попадает в нос… (Смеется.) Вы поняли, без мяса и костей, но это чувствуешь носом. (Смеется.)
Люся. Рузя, давай лучше про Хаима и Хайку.
Рахиль (Люсе). Ой, чтоб мне было за тебя, моя сладкая девочка…
Рузя. Ты начни.
Люся. Хаим и Хайка сидели на дах. И объяснялись в любях. Хаим, ты меня любишь?
Рузя. Обязательно.
Люся. Хаим, я красивая?
Рузя. Очаровательно.
Люся. Давай же поженимся.
Рузя. Сиди и не гавкай, как собака. (Смех, аплодисменты.)
Рахиль. Ой, чтоб то, что должно быть вам на одном пальчике, мне было на всем теле.
Зина. Ын ды моме квелт… Мама радуется…
Злота. Ну, она мама… Слава богу, что дожили Рузю выдать замуж.
Миля. Давайте танцевать.
Рахиль. Вот я сейчас включу проигрыватель.
Миля. Поставьте какой-нибудь вальс.
Рахиль (Рузе, тихо). Рузя, но он тебе нравится?
Рузя. Ничего паренек…
Миля. Поставьте «Темная ночь»…
Виля (поет). «В темную ночь по Бердичеву страшно ходить, потому что разденут тебя до последних штанишек…»
Пынчик (Виле, строго). Только не надо глупить… Эта песня помогала нам воевать… Мальчишка…
Рахиль. Ой, Пынчик, что я от него имею. Он мне кричит: заткнись, кричит: дура, кричит: оторвись…
Злота. Ай, Рахиль, я не люблю эти разговоры.
Рахиль. Вот так она его всегда защищает.
Пынчик. Я б его отправил в ФЗУ. Пусть научится труду, приобретет специальность токаря или слесаря.
Злота (сердито). Пусть ваши дети будут слесари, а Виля еще будет большой человек, большой врач или большой профессор, как его отец. Люди еще лопнут, глядя на него.
Рахиль. Пынчик, ты ж майор, у тебя столько орденов, и ты ничего не можешь сказать… Так что я могу сказать, если у меня только две медали. (Смеется.) Я у него не имею авторитет.
Пынчик. Если б это был мой сын, я б его научил труду. Еврей должен трудиться в два раза лучше русского, тогда его будут уважать.
Сумер. Почему в два раза лучше, у нас же равноправие?
Миля. Включите, Рахиля Абрамовна, проигрыватель.
Рахиль включает, ставит пластинку. Звучит «Темная ночь», Миля и Рузя танцуют. Макар Евгеньевич танцует с Дуней.
Люся (Виле). Пойдем потанцуем.
Виля. Не хочу.
Рахиль (тихо). Ох, этот шмок… Люсинька, пригласи Григория Хаимовича. Я надеюсь, Броня Михайловна не будет ревновать. (Смеется.)
Григорий Хаимович. С такой красивой девочкой я танцевал последний раз сорок лет назад.
Люся и Григорий Хаимович танцуют. Григорий Хаимович спотыкается.
Сумер (тихо). Он умеет танцевать наравне со мной.
Пынчик (Рахили). Прошу…
Рахиль. Ой, я уже все забыла. (Танцуют.) Ничего… Что ты думаешь, Пынчик, я всегда была такая… Я когда шла танцевать с Капцаном, так все смотрели. Почему, ты думаешь, Люся так хорошо танцует, чтоб мне было за ее кости? Это папа ее хорошо танцевал. (Стук в дверь.) Ой, кто это?
Злота. Ой, это, кажется, ко мне заказчица…
Рахиль (кричит). Что значит заказчица, что ты, не могла ей назначить на другой день? У Рузички свадьба, где ж ты ей будешь мерить?
Злота. Я никому не назначала, но может человек перепутать. (Стук в дверь сильнее.) Сейчас я открою, я посмотрю. (Уходит.)
Рахиль. Ой, я имею от нее с ее заказчицами отрезанные годы. Когда-нибудь придет фининспектор и сделает меня несчастной. Перепишет всю мебель. (В передней крик Злоты.) Ой, что такое, Злота… Вэй з мир…
Рахиль бежит к дверям, но раньше чем она успела подбежать, в дверь входит Сергей Бойко. Вид его страшен. Несмотря на мороз, он в одних трусах, длинных до колен, на нем нет даже майки. К голой своей груди он прижимает грудного младенца, закутанного в одеяло, и при этом постоянно монотонно кивает головой. Немая сцена.
