— Хорошо... хорошо... — ободряюще кивал старший мясник.
Курт ударил ножом. Коза, с недорезанной шеей, вырвалась из руки Курта. Кровью из широкой раны окатило всех, Курту горячая соленая струя ударила в рот.
Коза остановилась, опустила голову, ноги ее подогнулись. Потом заблеяла, только звук шел не изо рта, а из горла...
Курт застонал и перекатился на спину, начал тереть рот ладонью. Весь в испарине, он открыл глаза, уставился в потолок кабинета.
Вновь заблеяла коза, нет, зазвенел дверной звонок. Слава тебе Господи, подумал Курт. Ему уже много лет не снились военные кошмары. Почему Паула не открывает дверь? Почему...
И тут он все вспомнил.
Перекинул ноги через край кушетки. Сел, с трудом подавил подкатившуюся к горлу тошноту. Нога его сшибла пустую бутылку, покатившуюся по полу. Ну конечно, он же пил весь день. Пока, должно быть, не отключился.
Опять звякнул звонок. Курт с трудом поднялся, постоял, пока не перестала кружиться голова. Заснул он, не раздеваясь, даже не сняв ботинки. Отключился. А Паула умерла.
Паула мертва. Чертов звонок все не унимался. Наверное...
Пошатываясь, он спустился вниз, подошел к двери, распахнул ее. На пороге стоял высокий мужчина, незнакомый.
— Может, вы помните меня, профессор? Монти Уорден. В пятницу вечером я приезжал к вам по команде шерифа.
— Ну конечно, — Курт отступил в сторону, пропуская копа в дом. Постепенно он начал приходить в себя. — Детектив-сержант Уорден, так?
Уорден, понял он, заехал к нему сразу после утренней службы в церкви. В темно-синем костюме в серую полоску, в тщательно подобранном — вероятно, женой — галстуке. Высокий, шесть футов и два дюйма, на четыре дюйма выше Курта, с кулаками-кувалдами, могучей шеей борца. А серые глаза светились грустью и пониманием, при этом все видели и ничего не упускали. Такими глазами смотрели на жизнь солдаты, прошедшие не одно сражение. Коп прошел в гостиную.
— Присядьте, сержант. Вчера я выпил слишком много вина и прошлой ночью...
— Да, красное вино может ударить в голову...
Значит, эти наблюдательные глаза заметили бутылку, оставленную Паулой на кофейном столике в пятницу.
— Чай, кофе...
— Если можно, чай.
Устроившись на кушетке, Уорден вытащил из кармана и протянул Курту конверт из плотной бумаги:
— Ее предсмертная записка. Экспертам она больше не нужна.
Курт унес конверт на кухню, налил в чайник воды, поставил его на плиту и только тогда развернул записку. В пятницу ему записку не дали. Он отметил, что рука Паулы, в которой она держала ручку, не дрожала.
Курт, дорогой!
Это традиционная записка, с привкусом грусти, приличествующей подобным ситуациям. Пожалуйста, пойми, я делаю это из-за непереносимого для меня лично, вне связи с нашей супружеской жизнью. Я бы хотела обставить все по высшему разряду, как достопочтенный консул Византии, — под непринужденный разговор, чтение стихов, — но времени нет, ибо я не хочу, чтобы меня вернули с полпути. Это было бы отвратительно. Мы счастливо прожили все эти годы, дорогой, так что постарайся забыть о финале.
Паула
«Из-за непереносимого для меня лично». О чем это? Что такого открыла она в себе за несколько часов его отсутствия, чтобы принять непоправимое решение? Курт покачал головой, поставил на поднос чашки, сахарницу, кувшинчик со сливками, тарелочку с нарезанным лимоном, положил ложки, салфетки и отнес его в гостиную.
— Вода закипит через несколько минут, — теперь он уже мог соображать, хотя голова буквально раскалывалась. Он даже подумал, не сдобрить ли ему чай бренди. — Вы упомянули, что вашим экспертам записка больше не нужна. А что они с ней делали?
— На бумаге остаются отпечатки пальцев, вот мы и смотрели, в чьих руках она побывала. Записки и ручки касалась только ваша жена.
Курт вскинул глаза на копа.
— Вы ожидали найти еще чьи-то отпечатки пальцев? — В голосе слышалось легкое раздражение.
— Вы же сказали, что не видели записку, — Уорден пожал плечами. — Обычная проверка.
— А как насчет бритвы? — с сарказмом спросил Курт. — Почему бы не посмотреть, кто брался за нее, на случай, что я...
— Бритву залила кровь.
— Вы же не думали, что...
— Повторяю, это стандартная обязательная процедура, профессор, — Уорден изучающе смотрел на него. — Самоубийство есть преступление против личности, поэтому случившееся подпадает под юрисдикцию криминального отдела. Расследование ведет подразделение Бюро детективов, занимающееся убийствами. Поскольку в пятницу дежурил я, дело это мне и передали.
Свисток чайника заставил Курта вскочить. На кухне он ополоснул заварочный чайник, насыпал заварку, залил ее кипятком. Руки его дрожали: Уорден бередил еще кровоточащую рану, и Курт не понимал, чем это вызвано. Вместе с чаем он принес в гостиную и бутылку бренди.
— Добавить вам бренди, сержант?
Уорден покачал головой. Глаза его не отрывались от Курта, и тот остановился, скрутив пробку лишь наполовину. Черт с тобой, Уорден. Я тоже обойдусь без бренди. Внезапно новая мысль пронзила его, заставив похолодеть.
— Сержант, Паула сама покончила с собой?
Уорден пригубил чай.
— Хороший чай. Крепкий. Да, это самоубийство. Я проработал в Бюро детективов десять лет, профессор, и знаю, что женщины обычно предпочитают таблетки. Но ваша жена выбрала бритву... Почему?
— Почему... Потому что... В записке все сказано. Она не хотела, чтобы ее вернули... с полпути...
Курт замолчал. Рука с чашкой дрожала. Лицо превратилось в каменную маску. Не потому ли преступники часто сознаются при допросе, что только полицейские знают, как на них надавить? Но он не преступник. Паула покончила с собой. Так чего же надо этому Уордену?
— Хорошо, — кивнул детектив, — с бритвой все ясно. Но вот насчет какого-то консула...
Курт не замедлил с ответом, который уводил его от горьких мыслей:
— Консул Византии. Отец Паулы преподавал классическую историю. Она ссылается на «Анналы» Тацита. В одной из книг, не помню какой, упомянут Кай Петроний, консул Византии и Мастер развлечений императора Нерона. Когда Петроний впал в немилость, он решил покончить с собой. Сознательно лишь надрезал вены и медленно истекал кровью, беседуя с друзьями, выпивая, закусывая, слушая стихи, пока не умер. Паула... наверное, она полагала, что именно так должен уходить из жизни цивилизованный человек, если уж решился на это.
— Понятно, — серые глаза Уордена по-прежнему изучали Курта. — И вот что еще, профессор. Ваша жена не испытывала ни малейших сомнений. Обычно самоубийцы делают не один надрез? прежде чем им хватает духа перерезать вену. Ваша жена не колебалась.
— Но я же говорил вам... у Паулы... была сильная воля.
— Да-да. Знаете, профессор, мы сделали вскрытие.
Курт вскочил:
— Вскрытие? Вы хотите сказать... Паулы? Но, черт побери, я же не давал разрешения...
— В случае насильственной смерти оно обязательно, профессор.
Курт хотел что-то сказать, но передумал. Какие-то интонации в голосе Уордена остудили его ярость. Детектив сознательно оглоушил его сообщением о вскрытии, дабы увидеть его реакцию. И Курт сыграл по
