сорвать митинг, мне приказали ждать оранжевой ракеты! У меня были холостые патроны! Где мои патроны? Отдайте мои холостые патроны!
Фоббс кивнул полицейским, и они поволокли Мистикиса к выходу.
На экране снова засияло жизнерадостное лицо Касаса:
— Дамы и господа, мы только что были свидетелями чрезвычайно драматической сцены! Трудно сдержать приступ благородного негодования, видя, как орудием убийства становится психически неполноценный человек! Да, таков закон преступного мира — гнусная цель оправдывает еще более гнусные средства, абиссус абиссум инвокат, как сказал бы неуловимый Цезарь, то есть, бездна бездну призывает!… Выразим же уверенность, что наше доблестное полицейское воинство не остановится на этом, что оно пойдет дальше и доберется до логова новоявленного Цезаря!… А теперь, с помощью нашего другого оператора, давайте проследим, как Мистикиса переводят из полицейского управления в тюрьму для особо опасных преступников!…
XV
Парадный вход в управление был оцеплен полицейскими, которые с трудом сдерживали натиск не то негодующей, не то сгорающей от праздного любопытства толпы. Тут же сновали репортеры, меча молнии из своих импульсных фотовспышек, отчего атмосфера на улице напоминала грозовую.
Наконец в дверях показалось двое вооруженных агентов, за ними, низко опустив голову, плелся Мистикис в сопровождении еще двух охранников. Расталкивая назойливых фоторепортеров, эскорт двинулся к бронированному фургону, стоящему метрах в двадцати от парадной лестницы.
Оператор телекомпании, как всегда, оказался на высоте: он устроился на самом выгодном месте — в конце коридора полицейских. Таким образом, Мистикис двигался прямо на телезрителей. Вскоре его голова заполнила весь экран. Даже не верилось, что этот больной, с трясущимся подбородком человек был способен на подобное злодеяние.
Вдруг Мистикис дернулся, вскинул голову. Его лицо застыло в изумлении, а огромные черные зрачки впились в глазок телекамеры, словно пытаясь запомнить или узнать кого-то… От его пронзительного взгляда нельзя было оторваться, и телезрители, вероятно, не сразу заметили темную струйку, сбегающую по его щеке как раз из того места, где только что стояло зловещее клеймо Цезаря. Теперь оно было залито кровью…
— Четыре-ноль в пользу Цезаря! — воскликнул Крус и, вскочив с кресла, почти вплотную приблизился к телевизионному экрану,
Поскольку работала лишь одна телекамера, оператору пришлось потрудиться: объектив лихорадочно метался во все стороны, выхватывая то спины полицейских, склонившихся над телом Мистикиса, то фигуры разбегающихся зевак. Иные спотыкались и падали, прикрывая головы руками в страхе, что их раздавят.
Опять поднялась паника, превратив толпу в ошалевшее стадо, которое полицейские пытались загнать в ворота хозяйственного двора управления, чтобы затем устроить повальный обыск.
Сообразив, что выстрел был произведен, как и на Площади Воркующих Голубей, из-за спины оператора — единственного места, которое не может попасть в поле зрения телекамеры, — Крус с особой тщательностью запоминал все, что происходило именно на этом участке.
На помощь первому оператору пришла вторая телекамера, выкатившаяся, как артиллерийское орудие, из дверей управления.
Крус вглядывался в каждую фигуру, фиксируя в памяти, как на нестираемой пленке, образ этого очередного развороченного муравейника.
Следить за событиями было трудно: камеры включались попеременно, и картина представала перед телезрителями в нервном рваном монтаже. Однако следовало отдать должное режиссеру, ведущему прямую трансляцию — подобный монтаж «по живому» полностью соответствовал духу происходящего, психическому состоянию героев и зрителей этого кровавого фарса, точнее, его второго действия.
Обезумевшие обыватели метались во все стороны, пытаясь вырваться из окружения. После неудавшейся попытки загнать всех во двор в действиях полиции тоже не было согласованности. Она хватала всех подряд, стремясь хотя бы числом арестованных доказать сисе служебное соответствие. Судя по количеству запрудивших улицу крытых грузовиков, Фоббс мог надеяться, что в этот день он, если не поймает убийцу Мистикиса, то, по крайней мере, заполнит все камеры городской тюрьмы.
На экране возникло разгоряченное лицо комментатора Касаса, но прежде, чем он успел открыть рот, Крус выключил телевизор.
И только теперь он услышал скребущуюся в дверь Изабелл. Крус вскочил с кресла и чуть ли не бегом направился к входной двери, которая закрывалась на защелку автоматически.
Изабелл была достаточно сообразительна, чтобы открыть дверь самостоятельно, но в то же время и достаточно воспитана, чтобы позволить себе войти без предварительного поскребывания.
— Прости, Изабелл, я не слышал! — извинился детектив,
впуская собачонку. — Пока тебя не было, тут опять одного
укокошили, по-моему, совершенно невинного.
Услышав об этом, Изабелл передернулась: служительница аб-
солютного правосудия, она всегда бурно реагировала на смерть
невинного существа, даже если оно было, по ее собачьим поня-
тиям, и неполноценное, то есть не четвероногое…
ГЛАВА ВТОРАЯ.
Крус выступает в поход
I
Главный Конструктор включил телевизор. На экране замелькали линии, затем изображение стало устойчивым, и Главный Конструктор увидел, как по ночному бездорожью одна машина преследовала другую. За рулем второй машины сидела Изабелл. Рядом с ней, наспех перевязывая клоком рубахи раненую руку, сидел Крус.
— Неужели Крус выступил в крестовый поход?! — прошептал Главный Конструктор, и в его голосе прозвучала неподдельная радость…
Главный Конструктор ошибся. По телевизору шла восьмая серия «Необыкновенных приключений супердетектива Круса и супердворняжки Изабелл».
А прототипы экранных героев сидели у себя на вилле.
Уставившись на экран, Изабелл визжала от восторга. Пес-каскадер, исполнявший роль супердворняжки в этой, как и во многих других сценах, ей активно нравился. Она даже подумала, со свойственным ей обостренным чувством справедливости, что благодаря этому полуголодному псу, вынужденному ради пары костей рисковать своей шкурой, она, Изабелл, выглядит на экране более эффектно, чем в действительности…
Закрыв глаза, Крус мерно покачивался в кресле. Из темноты на него смотрели, не мигая, огромные черные глаза Мистикиса. Они ни о чем не спрашивали, не умоляли, они просто хотели увидеть убийцу. Крус неприятно поежился: «Но почему они глядят именно на меня?» И он подумал, что, по всей вероятности, такой же вопрос задают себе многие телезрители, видевшие этот взгляд…
Раздался телефонный звонок. Крус встрепенулся, снял трубку:
— Крус слушает.
В трубке послышался бархатный баритон:
— Господин Крус, как вам понравился наш двойной сюрприз? Четко сработано, не так ли?
— Надеюсь, электростул, который по вас плачет, сработает не менее четко, — отчеканил супердетектив и с отвращением бросил трубку.
Покачиваясь в кресле, Крус вновь пытался обрести то душевное равновесие, которое сродни равнодушию. Однако пронзительный взгляд Мистикиса преследовал его. В нем не было ни ужаса, ни боли, только детское изумление и извечный детский вопрос: «Почему?»…
А тем временем на экране продолжались гонки с препятствиями. За рулем уже сидел Крус, а рядом с ним Изабелл, вернее, пес-каскадер, подменявший ее в опасных сценах.
На этом настоял Крус, для которого во всей Гурарре не было существа ближе и роднее, чем эта собачонка неопределенной масти по прозвищу Изабелл…
