— Вы позволите закурить?
— Курите, — помедлив, разрешил Фоббс.
— Да, но у меня нет сигарет, — продолжал улыбаться голоногий.
— Тогда не курите, — раздраженно бросил Фоббс. — И отвечайте на вопрос внятно и коротко: зачем вы держали зажженную сигарету в кармане?
— Вчера за завтраком, — быстро и сбивчиво заговорил мужчина без штанов, — я дал своей супруге слово, что бросаю курить.
Заметив в зубах Фоббса потухшую сигару, он счел нужным уточнить:
— Кстати, я тоже курю брамантские сигары, вычитал где-то, что они сокращают жизнь всего на шесть с половиной лет, что по сравнению с вечностью…
— Вы будете отвечать на вопрос?! — гаркнул Фоббс и, сам того не замечая, сунул потухшую сигару в карман.
— Дело в том, что я человек впечатлительный, — еще быстрее заговорил голоногий, — и, когда увидел, как ведут Мистикиса, забыл о данном мною обещании и попросил у стоявшего рядом со мной господина закурить. Брамантских сигар у него не было, и он угостил меня сигаретой. Только я затянулся, гляжу: ко мне моя супруга пробирается. Ну, я и сунул ее в карман, сигарету, конечно. Да, потом…
— Вы свободны! — сказал Фоббс.
Голоногий недоверчиво посмотрел на охранников, затем расплылся в улыбке и бегом направился к двери.
Фоббс поднял со стола бумажный пакет с брюками, которые удостоились чести побывать на экспертизе в баллистической лаборатории.
— Брюки! — крикнул он вдогонку.
Но голоногий уже скрылся в дверях, и догнать его было невозможно.
Фоббс снял телефонную трубку:
— Дежурный?… Там один тип без штанов бежит по коридору… Нет, надо вернуть ему брюки… Связались с Крусом?… Не отвечает?
В дверях показался Абабас:
— Шеф, вас срочно требует полицай-президент, — прохрипел он и провел ладонью по шее.
Фоббс нахмурился, поднялся с кресла:
— Абабас, остаешься за меня. Только смотри, поделикатней!
Абабас хмыкнул и, довольный, что остается за главного, принялся закатывать рукава, обнажая длинные волосатые руки…
VI
Над Барсовым ущельем появился вертолет. Некоторое время он висел неподвижно, осматривая окрестность, затем мягко опустился на узкий выступ Черной скалы.
— Отец! Отец на стрекозе прилетел! — закричал Ирасек.
Он схватил Еву за руку и, увлекая за собой, стал карабкаться по крутой тропе.
— Ирасек, я не могу так быстро! — взмолилась Ева.
Он оглянулся. Виновато улыбаясь, она поглаживала рукой заметно округлившийся живот.
— Ева, прости, пожалуйста!
Ирасек упал перед нею па колени, стал осыпать поцелуями.
Так и застал их выросший из-за скалы Главный Конструктор. Сделав суровое лицо, он постучал костяшками пальцев по граниту:
— К вам можно?
Ирасек вскочил на ноги, шагнул к нему:
— Отец!
— Неблагодарные, так вы встречаете родителя своего?!
— Еве нельзя взбираться по крутым склонам, — оправдывался Ирасек.
— Кто сказал, что нельзя? — удивился Главный Конструктор.
Ирасек взглянул на Еву. Та смутилась:
— Мне казалось, что в моем положении…
Главный Конструктор рассмеялся:
— У тебя блестящее положение, Ева! И чем больше ты будешь двигаться, тем здоровее будет малыш! А ну-ка, сбегай, принеси что-нибудь поесть! Меня уже тошнит от этого иона! Придумал на свою голову, и теперь утром ион, в обед ион, вечером опять проклятый ион!…
— Может, мне сходить… сбегать то есть? — нерешительно предложил Ирасек.
— Мне надо поговорить с тобой, сын мой, — сказал Главный Конструктор.
Когда они остались одни, отец спросил:
— Ты счастлив?
— Да, отец. Ева — прекраснейшая из женщин.
— Откуда ты знаешь, каковы другие женщины?
Ирасек несколько растерялся:
— Я их не знаю, но и знать не хочу!
— Почему? А вдруг среди них есть гораздо лучше Евы?
Ирасек помедлил с ответом:
— Значит, их мужьями станут парни гораздо лучше меня.
— А ты не хочешь стать лучше?
— Хочу, отец.
— И ты станешь лучше, сын мой, я помогу тебе в этом. — Главный Конструктор обнял его за плечи, заглянул в глаза. — А теперь представь себе картину: ты стал лучше, а Ева осталась прежней, или сделалась хуже, скажем, подурнела, постарела, одрябла. Ты оставишь ее ради другой — юной и прекрасной?
— Нет, отец.
— Почему?
— Кто может быть лучше подурневшей, постаревшей, одрябшей, но любимой, единственной и поэтому прекрасной во веки веков моей Евы?
— Что значит — любимая, единственная?
— Это значит, что она принадлежит только мне и я, только я за нее в ответе.
— Перед кем в ответе? — прищурился Главный Конструктор.
— Перед Евой, отец!
Главный Конструктор кивнул и с затаенной грустью добавил:
— И перед всем белым светом… А как дела с сочинением на вольную тему?
— Пишу, отец.
— О чем, если не секрет?
— Хочу поспорить с одним местом из Оранжевой Книги.
— Ого! Интересно!
— Там написано, что мертвые, которые умерли, счастливее живых, которые еще живут. А счастливее их обоих тот, кто еще не существует, кто не видел дел, которые совершаются под солнцем. Яне могу с этим согласиться, отец!
— И как ты думаешь опровергнуть это утверждение?
— Я пишу о своем счастье, отец.
— И все?
— Разве этого мало?
Показалась Ева, неся на голове поднос со всевозможными яствами — дарами Барсова ущелья. Ирасек поспешил ей навстречу.
— Вероятно, этого мало, — тихо произнес Главный Конструктор, глядя на молодых.
И он подумал, что совершил ошибку, редактируя текст Оранжевой Книги — единственного печатного издания, которое находилось в ущелье. Главный Конструктор убрал из нее все места, в которых говорилось о зле. И, может быть, зря. В оригинале цитата, которую собирался оспаривать Ирасек, звучала так:
