задание, вернулись в часть, и командир части одобрил наше решение — молодцы, говорит!
Боков оглядел нас всех, улыбнулся печально:
— Случай этот не ложь, и в нем намек, добрым молодцам урок. И в первую голову — мне урок. Тяжелая вина на мне. Какая? Да я себе теперь никогда не прощу, что без боя отошел от руководства, уступил свое место таким типам, как Ефимов и Кухарченко. И все потому, что не считал себя вправе бороться с командиром. Моя хата с краю, ничего не знаю... Хотел я умыть руки, а глядь, они не только грязные, но и в крови...
— Постой, куда это радист едет с Кухарченко и Гущиным?
— Далеко? — окликаю их я.
— В ближнюю веску, полицаев потрошить,— отвечает с подводы Кухарченко. — И вот радиста думаем подкормить. Изголодался, бедняга. Один он у нас, сердешный...
— А рация как же?
— Рация у Токарева,— Кухарченко остановил подводу. Что носы повесили? Через недельку в Москве пировать будем. Посмеяться хотите? Вот газетку почитайте... — Кухарченко бросает мне сложенную в трубку газету. — Самарин из родных хачинских краев доставил... Читай вслух! Не захочешь — захохочешь!
Я подхожу к Студеникину, шепчу ему:
— Не смей передавать эту радиограмму Самсонова, слышишь!
Радист хмурится и неохотно отвечает:
— Ты уж третий мне это говоришь!
Щелкунов развертывает на ходу газету «Голос вёски» — «Голос деревни».
В газете под жирными заголовками — оперативная сводка карателей. Немцы бахвалятся разгромом хачинских партизан, приводят сногсшибательные цифры, все в сотнях и тысячах: тысячи сдавшихся в плен, сотни убитых, сотни захваченных автоматов и пулеметов, три автомашины, десятки разгромленных бандитских гнезд, склад с боеприпасами...
— Помните ребята: «Ой, не ходы, фрицу, ты на вечерницу»? — спрашивает, усмехаясь, Ванюшка- радист. — У тех фрицев, что тогда Леша вот прихлопнул, взял он секретную сводку — в ней они все-таки меньше врут, чем в газете. Слушайте! Студеникин достал блокнот радиограмм. «Операция № 36 «Бреслау», направленная на уничтожение банд противника в районе Старый Быхов, имела целью умиротворение местности, прилегающей к шоссейной и железной дорогам Могилев — Рогачев. Поскольку кавалерийский полк СС, выделенный для выполнения этой задачи, был отозван, операция могла быть выполнена лишь в меньшем масштабе и была разделена на операции «Бреслау I» и «Бреслау II». В операции принимало участие пять батальонов. Ввиду недостаточности этих сил оказалось невозможным провести полное окружение. Несмотря на это, нам удалось уничтожить опорные пункты и захватить большое количество взрывчатки. Было уничтожено восемь хорошо организованных и оборудованных опорных пунктов. Банды преследовались неотступно и показали признаки деморализации. Противник понес тяжелые потери, насчитывающие 439 человек убитыми. Захвачено: 14 пулеметов, 1 миномет, 1 противотанковая пушка, 2 легких пулемета, 618 мин и большое количество пехотных и артиллерийских боеприпасов...»
— Четыреста тридцать девять,— протянул Боков. — Наверно, столько они убили в нашем лесу гражданских...
— «Бои по ликвидации жидовско-большевистских банд подходят к победному концу»,— вновь читает Щелкунов.
— Выходит, это я вами руковожу,— болезненно усмехается еврей Сирота. Его ведет с перевязки Люда. — А все-таки, братцы, фрицы за нас, видно, всерьез решили взяться. Постой, Люда! Зима на носу, а Гитлер вон что пишет... Вчера в лесу нашел... — Сирота достает из кармана листовку,— «По приказу фюрера... осенью начать кампанию по очищению тылов германской армии... Призываем добровольно сдаться честных русских граждан, обманутых...» Старая песня... «С первым снегом завершить ликвидацию... не пожелавших сдаться — истребить... Выходите из лесов и болот. Все прошлое будет прощено. Вам гарантируется предоставление жилой площади и работа а) в Германии, б) на родине, в) в полиции, г) в администрации и д) на руководящих постах...»
— При переходе кричать «штыки в землю»? Захватить с собой ложку и котелок? — .спрашивает Щелкунов, садясь с нами.
— Во-во! Так и написано... Интересно, какая она будет — зима партизанская?..
— Зимой немцев хорошо бить. По сорок первому знаю,— уверенно говорит Боков.
— Это точно! — подтвердил Кухарченко, дергая вожжи. — Покедова!
— А где Смирнов? — спросил я Баженова, когда мы укладывались спать в палатке санчасти. — Бажукову, что ли, Юру оставили?
— Факт! — отвечает со вздохом Баженов. — Самсонов и его с рук сбагрил. А те его в деревню какую- то надежным людям на попеченье передали. Говорят, сам просил, чтобы обузой не быть.
Не жилец он... Бажуковцы ведь тоже ушли из своего района — каратели по нашим следам идут. Спи!..
Но я не мог спать: скоро мы по-новому заживем!
В палатку санчасти заглянул Самарин.
— Вот ты где,— сказал он мне, протирая заспанные глаза. — Как рана? Отойдем в сторонку, мне надо поговорить с тобой.
Недоумевая, я встал и пошел за ним в сторону от лагеря. Я сразу почувствовал, что наступило время решающего разговора.
— Сядем,— сказал Самарин, опускаясь на замшелый ствол поваленного дуба. — Время нынче такое, что я не мог отложить этот разговор. Ребята сейчас скандалят, не хотят разбиваться на группы, не хотят уходить от товарищей. А я — я не хочу уходить от наших командиров — Самсонова, от Ефимова... Ты знаешь от Бокова о нашей радиограмме... Я все присматривался к тебе... и вот хочу спросить об Ефимове. Я ведь знаю — ты часто философствовал с Ефимовым и бывал с ним на таких операциях, о которых я почти ничего не знаю.
Застигнутый врасплох этим вопросом — я ждал разговора о Самсонове,— я не сразу раскачался. Самарин постоянно переспрашивал меня, не давал мне отвлечься от главного
— что такое Ефимов? Около часа продолжался этот странный допрос. Наконец Самарин сказал после короткого раздумья:
— Картина проясняется. Подведем итоги. Как он попал в плен — этого мы не знаем. Знаем только, что военный корреспондент. Ефимов пошел служить немцам, стал командиром роты, а потом и старшиной рабочего батальона германской армии.
— Но ведь он ушел в лес с вейновцами, не выдал их! — перебил я Самарина, поняв, куда он клонит.
— Да, он не только не выдал солдат, собиравшихся бежать к партизанам,— он помог затем Самеонову разгромить Вейно, причем в поселке, по странной случайности, почти не оказалось немцев.
— А как же фрау Шнейдер — немка — управляющая, которую поймал Кухарченко? — возразил я. — Комендант в крапиве?..
— Гестапо пойдет и не на такие жертвы, чтобы заслать к нам шпиона. Но мне кажется, наш налет на Вейно опрокинул расчеты гестапо. Немцы и Ефимов дали где-то маху, не успели захлопнуть крышку мышеловки. Зато, ты сам знаешь, разгром поселка стал для Ефимова началом головокружительной карьеры в отряде. Мы и оглянуться не успели, как он вырос до начальника штаба бригады. Разумеется, мы еще не готовы к тому, чтобы открыто разоблачить Ефимова, мы изучаем пока только факты... Затем — факт покушения на нашу радиостанцию...
— Неужели и это — дело его рук? — недоверчиво спросил я. — Почему же он потом не попытался прострелить рацию?
— Может быть, потому,— ответил Самарин,— что Самсонов обеспечил надежную охрану, потому, что в лагере, по мере роста отряда, постоянно оставалось все больше людей днем и ночью, потому, что Студеникин глаз не спускал с рации, а под конец — вот что путает дело — и сам Ефимов не мог решить, на чью сторону встать. Вообще я согласен с тобой, покушение на рацию — дело темное. Костя-одессит, например, назвал это неудачное покушение на радиостанцию «поджогом рейхстага». Это липовое покушение
